Мэриэнн. Трагикомедия. Валерия Бояровская
ончила с собой после выхода своего первого и единственного романа «Райский сад первой любви».
Большая часть работ Франца Кафки, принесших ему славу ключевой фигуры литературы XX века, была опубликована посмертно.
Винсент Ван Гог, Эмили Дикинсон, Генри Дарджер, Ник Дрейк, Джон Китс. Мэриэнн Буше. Все эти творцы стали по-настоящему знамениты только после пересечения границы между жизнью и смертью. Заслуженные почести и слава, уважение и восхищение – все это обошло несчастных гениев стороной при жизни.
А к Мэриэнн даже не приблизилось.
«Простите за долгое ожидание, мадам Буше. К сожалению, в наш портфель книга не подходит. Спасибо и всего вам наилучшего».
Твари.
Испытав привычную злость напополам с обидой, Мэриэнн принялась за отработанный алгоритм действий. Швырнув письмо в огонь, она отправилась в магазин за вином. Пламя едва ли не чавкнуло, пожирая очередной издательский отказ – свое привычное блюдо.
Больше десяти лет. Больше десяти гребанных лет своей жизни Мэриэнн посвятила писательству – это, не считая того времени, когда она писала в стол.
Долгие годы трудов, горы исписанных листов бумаги, волнения и надежды, приливы вдохновения и застои с занесенными пальцами над клавишей, но без идеи в голове – все впустую. «Книга будто написана девочкой-подростком». «Есть миллионы книг про любовь, и книга Буше просто миллион первая». «Такое чувство, что писательница видела отношения только в кино». «Я даже не запомнил, о чем читал». «Ей уже вроде сорок, пора перестать фантазировать о первой любви и жарком сексе». «Сразу можно сказать, что личная жизнь у этой женщины существует только на бумаге».
«Прости, Мэри, я обязательно прочитаю твою книгу, сейчас просто дел куча».
Лживая тварь.
Мэриэнн даже нравились негативные отзывы, потому что это была единственная реакция, которую вызывали ее книги у посторонних – тех, кто не являлся ее родственником или другом. Лучше горькая правда, чем вынужденная лесть. Но со временем прекратилось и то, и другое. Не одна Мэриэнн устала притворяться, что все хорошо. Видимо, она действительно «на один укус1».
«Посмотрите на меня! – кричала в мыслях Мэриэнн, делая очередной глоток красной жидкости из бутылки. – Посмотрите, что вы делаете со мной! До чего довели! Твари! Ненавижу! Вы еще пожалеете. Как же я хочу, чтобы вы все пожалели!»
План созревал постепенно. Днем и ночью Мэриэнн размышляла о том, как бы раскрыть глаза окружающим, как заставить мир сожалеть, что такой талант не был вовремя замечен. Как показать родным и близким, что они должны были лучше поддерживать Мэриэнн в трудные для нее времена. Чем больше женщина думала об этом, тем больше способов приходило ей в голову.
Сначала Мэриэнн серьезно рассматривала вариант с психиатрической лечебницей. Только нужно было сделать что-то опасное и притом странное. Желательно – с собой и на людях. Про нее узнают и пожалеют. Может быть, даже высмеют – главное, чтобы была массовая реакция. Заодно Мэриэнн сможет вести заметки о жизни пациентки психлечебницы, а потом выпустит книгу.
Но со временем она поняла, что этого недостаточно, да и слишком много погрешностей в плане. Для начала, на ум не приходило ничего такого, что Мэриэнн могла бы совершить, чтобы прослыть душевнобольной. Да так, чтобы об этом сразу все узнали и посочувствовали. Друзья и родные обычно реагировали на ее страдания со спокойным снисхождением, а значит, нанести себе травму недостаточно
Мысль о самоубийстве не страшила Мэриэнн и даже не раз посещала ее. Отказы издательств были как гвозди, которые вбивали в гроб с ее телом. Собственные тексты уже давно не приносили радость, Мэриэнн строчила их будто назло всем – и в особенности себе.
Родители, старший брат, друзья, знакомые – никому не было дела до того, жива ли Мэриэнн, все ли у нее хорошо. Мужчины рядом с ней надолго не задерживались – не выносили конкуренцию с писательским ремеслом. Надолго в жизни Мэриэнн задержались только алкоголь и таблетки, да и те стали плохими помощниками. Она не справлялась. Мэриэнн находилась на распутье, где каждая дорога вела в никуда. Пустота окружала ее уже слишком давно. Из этой пустоты нужно было выбираться, и покончить со всем разом казалось верным решением. Она слишком устала от ощущения собственной никчемности, а забыться уже не получалось.
Однако Мэриэнн не могла позволить другим забыть себя.
Сперва она раскидала листы черновиков по всей комнате. У кого-нибудь должно хватить мозгов, чтобы собрать их, сложить по порядку и отнести в издательство. «Последний шедевр писательницы, трагично покончившей с собой»!. Или лучше – «оборвавшей свою жизнь»? «Последний шедевр ушедшей из жизни молодой писательницы»? Мэриэнн надеялась, что тот, кому доверят писать ее некролог, не подведет. Иначе она достанет эту бездарность даже с того света и будет преследовать до конца его или ее дней.
Листы летали по комнате. «Последний крик» должен зацепить людей, заставить смотреть в ее вывернутую наизнанку душу. При жизни никто не заметил, что Мэриэнн уже давно отошла в творчестве от темы любви, разочаровавшись
Буше́ (фр. bouchée) – закуска, которая съедается за один раз, «на один укус».