Неуклюжи. Ольга Сергеевна Зимина
ина лица сияет, половина грустит, – расскажет зрителям эту историю. Что-то выдумает, конечно, а про некоторые обстоятельства благоразумно промолчит.
– Гроооомко вопишь, певицей будешь, – ласково заметила элегантная соседка с третьего этажа, нащупывая высоченными каблуками ступени и дружелюбно улыбаясь Кире. Вслед за ней по ступенькам с диким визгом скакали пять крошечных разномастных собачонок. Одна из псин, самая старая, была известной актрисой – играла в театре тургеневскую Муму.
Отвечая после премьеры спектакля на вопросы журналистов, Кира вдруг припомнит пророческие слова Эллы Феодоровны:
– Мне обещали великое оперное будущее уже в четыре года, – скажет Кира и чуть приподнимет правый угол рта, – я пела с пелёнок и все соседи знали, что в нашем доме растет будущая оперная прима.
На самом-то деле, соседи ничего не знали и не хотели знать.
Кира беспомощно висела у матери под мышкой, так как взобраться на третий этаж по ступенькам самостоятельно ещё не могла – маленькие слабые ножки уставали и подгибались.
Ирина – мать – успела с утра принять пару банок пива, чтобы день не казался таким беспросветным, поэтому поднималась по щербатым ступеням, слегка пошатываясь, и всё норовила Киру уронить.
Артистка Буся вырвалась вперёд и, заливаясь визгливым тявканьем, унеслась на улицу в приоткрытую дверь парадной – скандалить с большими псами со второго этажа. Ирина доволокла до своей двери дочь, отпустила и без сил рухнула на шатающийся стул в узкой захламлённой прихожей.
– Через пять минут жрать будем, – прокричала отпущенной на свободу дочери в темную глубь квартиры. Да где там: Кира уже забралась под кровать и общалась с друзьями – тараканом Герой, шевелившим длинными усами в самом пыльном углу, серым безымянным пластиковым слоном и ободранной персидской кошкой Чуней, которая немедленно пришла на зов и, ласкаясь, нежно бодала девочку теплым рыжим лбом.
Ирина, не в силах встать со стула, разразилась длинным полупьяным монологом.
Из тирады следовало, что Кира испортила Ирине молодую жизнь. Девочка, сворачиваясь под кроватью клубком, и ухом не повела: многого не понимала и потому даже не слушала, как привычный осенний свист ветра за окном. Обняв одной рукой кошку, Кира тихонько запела: мать не любила, когда её выступления прерывают, поэтому громко звучать было в данный момент небезопасно.
– Пусть бегуууут неуклюже, – пела Кира. Кто такие эти "неуклюжи", она не знала, но само слово её интриговало и очаровывало.
Кира представляла себя на сцене, в длинном блестящем платье, совсем как тетя в телевизоре.
– Тараканы, тараканы, таракашечки. Гера, дружочек, возьми мою старую конфетку! – напевала Кира.
Тараканы – лучшие друзья, они не кусаются, с ними можно играть. А тараканьи дети? Жидконогие козявочки-букашечки! Если ночью прокрасться на кухню в надежде найти оставленный беспечными родителями батон, увидишь удивительное: тысячи, нет, мириады крошечных букашек – на стенах, на полу. Кира их любит, но булочку съест сама: тараканы вполне могут перекусить и у соседей.
"Кто это – неуклюжи? – думала Кира, – это, наверное, бегущие человечки. Вода по асфальту рекой, но они всё мчатся и мчатся на полной скорости, поскальзываясь, но никогда не останавливаясь".
– Ты жрать будешь, жопа?! – заорала мать с кухни, – сколько тебя звать? Ща в окно все вылью!
Кира в испуге выкатилась из-под кровати, прибежала на кухню, прыгнула на стул с ногами и схватила свою тарелку. Потеря еды была бы катастрофой – неизвестно, когда маме снова придёт в голову фантазия её покормить.
В тарелке растворялся куриный порошковый суп, залитый кипятком. Вкусно, такое Кира любит.
Ирина буркнула что-то, отвернулась к мойке, набитой вчерашней посудой. Осторожно, двумя пальцами взяла чашку, сунула под кран, включила воду. Вода шла ледяная: газовая колонка давно не работала.
Ирина сдалась, по примеру дочери забралась на стул с ногами и начала мерно раскачиваться. Взад-вперёд, и вот уже нет проблем. Не помню, знать ничего не знаю про эти ваши газовые колонки: я в домике.
Тоже что-то пела, чистенько, красиво, но слов не разобрать. Есть в кого Кире быть певицей.
Вечером заявился папа Влад с гитарой и с порога начал скандалить. Посуда опять немыта, будь она трижды неладна!
Посуда – бич молодых семей; риф, о который разбивается каждая вторая хилая и непрочная любовная лодка: мы знавали немало бежавших в неизведанное от горы грязных тарелок.
"Гита"– это когда-то было первое Кирино слово, чем мать любила её попрекать: "Не мама, не папа, нет, только представьте себе! Гитара – вот кто нас родил, кто ночей не спал".
– Вот пусть гитара тебя и кормит, – говорила мать, ложилась на продавленный диван и отворачивалась к стене.
Глава 2.
Ира в подземном переходе
Ирише жилось очень неуютно. Непонятно было, как справляться со всеми этими бытовыми проблемами. Как, как другие люди живут? На улице ты видишь