Русские друзья Шанель. Любовь, страсть и ревность, изменившие моду и искусство XX века. Елена Селестин
аленькое тело мадемуазель показалось мне бесплотным; от нее пахло кофе и сладкими духами. Отстранившись, я почувствовал на лице прикосновение душистого меха. Вопреки земным законам и жизненным катастрофам, прежде она молодела с каждым годом, а теперь усохла и выглядела на свои шестьдесят пять, на лице особенно выделялся большой подвижный рот.
– Возраст – очарование Адама и трагедия Евы, так, мой Полё? – хрипло хохотнула мадемуазель.
Как я мог забыть: она читает мысли обычных людей.
– Твоя жена, – мадемуазель махнула рукой с сигаретой в направлении холла, – сбежала. Надеюсь, из-за меня.
– Пошла в туалет, я думаю. Сегодня швейцарцы играют с норвежцами, и мне, к сожалению, пора идти.
– Давай посидим у меня, пока она будет мерзнуть. Хочешь?
– Нет, я с Еленой. Прости.
«Почему не сказал, что сам люблю посмотреть на игру?! И хочу провести день с женой? Сейчас-то мне с какой стати пасовать перед ней?»
– Заходи вечером, я здесь на третьем, выпьем по бокалу «Россини», – предложила она.
Этот коктейль подавали в Париже в отеле «Ритц» всю войну, мы часто пили его вместе. В глазах Коко появилось новое: страх, опасение, что она всего лишь бывшая властительница идей и пространства. Я не выдержал боли в ее взгляде.
– Хорошо, скажу Елене. Спасибо за приглашение.
– Приходи один, мой Полё, – протянула она жеманно и улыбнулась, глядя мне в глаза. – У меня к тебе дело.
Трудно без смущения смотреть на кокетливую гримасу немолодой женщины, которую помнишь красавицей. То, что она упрямо игнорировала мою жену, было так похоже на прежнюю Коко! Ей, конечно, плевать на мои возможные мелкие неприятности, однако надо напомнить.
Но я промямлил:
– Вечером с шофером отправлю тебе записку. Ты здесь под своим именем?
– Ха, мой бог, конечно нет, на черта мне сдались журналисты и прочие дебилы. – Она проворно надела темные очки, о которых забыла на время, ее маленькое лицо исчезло. – Ты тоже в этом отеле?
– Нет, мы с Еленой, – подчеркнул я – «мы», – в «Помм де пен», на другой стороне озера. Когда приехали, здесь были заняты даже люксы. – Мне не хотелось признаваться, что этот роскошный отель нам не по карману. – Тебе-то как удалось?
Она фыркнула, дернув острым плечом, жемчуга на груди сместились с громким шелестом.
– Записку оставишь для пятого люкса! – прогудела мадемуазель.
– Для пятого, понял.
После хоккея, во время прогулки, у меня был нервный разговор с Еленой; я понимал ее эмоции, но все же вечером собирался в отель «Бадрютт» к мадемуазель.
За обедом меня ждал неприятный сюрприз: я попросил официанта принести местную газету с расписанием игр на завтра. Газетенка «Новости Граубундена» не только давала подробную информацию о том, на каких площадках будут состязания, но и сообщала об известных людях, прибывших в качестве зрителей на зимнюю Олимпиаду-48, высокопарно названную «Играми Возрождения». Там было написано: «В холле отеля „Бадрютт“ замечен бывший французский посол в Швейцарии писатель Поль Моран с супругой, румынской принцессой Еленой Сутцо». Я быстро убрал листок, чтобы жена не заметила. Одно радовало – там не было наших фотографий.
И вот мы вдвоем с мадемуазель в ее люксе любуемся видом, сидя перед огромными, от пола до потолка, окнами апартаментов. Коко в белом, одета с невыразимым изяществом, и на ней так много украшений, что она сутулится, подняв плечи, при этом ее стан кажется совсем бесплотным.
Окна гостиной были обрамлены золотистыми бархатными портьерами, что делало зрелище на площадке перед отелем похожим на декорацию спектакля, выстроенную художником с буйным воображением и неограниченными возможностями. На переднем плане, прямо перед нами, был овальный ярко освещенный каток. Там кружились в пятнах света фигуристы. Чуть поодаль – белая плоскость озера среди волнистых гор, по нему даже в такой час бегали лыжники. И повсюду до темного горизонта стояли пышные ели и сосны в раздутых снежных балахонах.
– Люблю снег, – она улыбнулась мечтательно. – Удивительно, что из воды, женского и бесформенного, получается лед – холодное, мужское! А вот ноги, мой бог, ноги-то зачем открывать? – мадемуазель гневно указала на девушку, которая плавно скользила по льду. – Колени – это же уродливые сочленения! Как у насекомых! Я в моих платьях колени всегда скрывала.
Захотелось отвлечь ее от ног фигуристок. Я предвидел, что наша встреча обернется монологом мадемуазель и вечер будет скучным.
– Помнишь, Мися говорила, что по-настоящему шикарным театр был лишь в те времена, когда ложа важных гостей помещалась прямо на сцене? Мы сейчас словно в такой ложе, – нарочито восхитился я.
Коко внезапно встала, поставив бокал на столик, на лице ее мелькнуло, сменяя друг друга несколько саркастических гримас. Конечно, я допустил бестактность, напомнив ей о времени, когда у Миси Серт на лучших сценах Парижа была собственная ложа; эту роскошь упразднили во время Первой мировой. Коко в то время была просто модисткой.