В тихом омуте. Книга 1. Трилогия. Александр Леонидович Миронов
она верила, не подведёт.
Притомившись, она вернулась на бункерную площадку, придирчиво осмотрела её. Потом зашла в будку транспортёршиц передохнуть. Посмотрела на маленькие часики на руке – 14.45. Надо опять звонить Филиппу… Ведь отпускает Нину. Сам даже за неё остаётся. Никогда ей в упрёк ничего не говорит. А тут… Так, вроде бы мужик не вредный, но как порой упрётся, как бык, ничем не своротишь и не уговоришь.
Маша, не торопясь, сняла с головы платок, выставила его за двери будки и несколько раз встряхнула. При уборке пыль оседала на одежду, попадала и в рот, и в нос, лицо слегка бурело от серой пудры, о респираторах никто не задумывался, и потому после уборки женщины откашливались, высмаркивались, освобождая органы дыхания. Глядясь в маленькое зеркальце на стенке возле двери будки, Маша платком стряхивала с лица пыльцу. Единственное, что ей нравилось после уборки, это ресницы. Реснички становились бархатными, объёмными, и глаза выразительными. И заметнее становились усики. Но это уже явный перебор. Если до уборки их не было, даже пушок не заметен, то тут он как будто бы отрастал, улавливая пыльцу на себя.
Маша пришла в пультовую. В ней находились Нина и Павел Павлович, машинист молотковой мельницы. Отработав на шаровых мельницах более двадцати лет, потом на молотковых мельницах, от их шума и гула он стал слегка глуховат и от этого немного забавным. Всегда выглядел серым от въевшейся пыли в его одежду, как, впрочем, все работники ДСЗ. Но у него эта особенность ещё подчёркивалась и головным убором, белой хлопчатобумажной кепкой давно ставшей серой. Он никогда не снимал кепочку ни на работе, ни за её пределами. Казалось, она приросла к нему, как и его лысина, которую он заботливо ею прикрывал.
Кепка так же служила и рушником, и платком. От частого пользования ею, особенно в горячие часы работы, она, намокая от пота, становилась ещё темнее, потом твердела, улавливая пыль в машинном зале, в приямке пневмонасосов, где приходилось молотком или кувалдочкой обстукивать трубы пневмолиний, чтобы встряхнут в них, случайно застрявшую пробку из муки. Приходилось подниматься и на бункера, особенно в ненастную сырую погоду. Часто по весне и осенью. Отсев шёл сырым, налипал на стенки бункеров, иногда виброустройства не помогали, не стряхивали, и тогда тоже не обходилось без универсального прибора – кувалдочки. При обстукивании стенок бункера, пыль плавно слетала со всех внешних уступов, уголков и швеллеров. Естественно, не пролетая мимо этого головного убора.
Бывал Павел Павлович и на транспортёрных галереях. Если стояла сухая погода, то воздух, проходя снизу-вверх, как по тоннелям, поднимал и пыль, кружил её, пусть не всегда приметную глазу, но хорошо улавливаемую материалом.
Если через неделю-другую Шилин не стирал кепочку, то она становилась жёсткой и цветом под стать той породе, что дробила и молола его мельница. После стирки, которую он производил во время купания в душевой, головной убор, высыхая на его же голове, белел, приобретал естественный