До потери пульса. Анастасия Гвоздкова
на дни рождения, остатки со школьных обедов, много-много мелочи и одна тысячерублёвая купюра, которая пропахла эвкалиптом. Занимательнейшая история. Одуванчик вместе со своей подругой Леной, которая уже давно переехала в другой город, устроили завод по печати денег прямо у неё дома. Они стащили у Лениной мамы тысячу, чтобы в точности скопировать с неё рисунок. Им было важно разработать максимально достоверную подделку вплоть до идентичного запаха. Масло эвкалипта и многие другие эфирные масла, которые стояли в шкафчике в родительской комнате, не удовлетворили вкусы двух экспертов, но при попытке закрыть шкафчик по чьей-то неосторожности эвкалиптовое масло вытекло полностью на купюру. Ленина мама отдала девочкам многострадальную бумажку и запретила впредь открывать шкафчик. Одуванчик скучала по Лене.
Одуванчик сложила тысячу в небольшой бархатный пакетик с завязками и убрала его в карман рюкзака. Остальные деньги очутились в просторном пенале, из которого Одуванчик вынула всю канцелярию.
– Трусы – есть. Носки – есть. Деньги – есть. Можно и в путь! – прошептала Одуванчик и так же тихо и осторожно вышла из комнаты.
Проходя мимо родительской комнаты, она остановилась. Одуванчик колебалась – оставить ли им записку, чтобы не волновались. С одной стороны, ей уже совсем скоро восемнадцать, а, значит, делать можно всё, что душе угодно. С другой, они у неё те ещё невротики. Одуванчик взяла с тумбы в коридоре карандаш, оторвала от стопки самоклеек один листочек и написала:
«Мам, пап, я вас люблю», – нет, стоп, слишком сентиментально, – «Мам, пап. Так больше жить нельзя. Вы должны понять. Ведь я была рождена для чего-то большего, вы согласны? Со мной всё в порядке, убиваться не собираюсь, всего лишь ищу себя!».
Она бросила карандаш обратно на тумбу. Коридор дышал на неё деревом вперемежку с мамиными духами и нафталином. Почему-то в приглушённом свете он выглядел неестественно длинным. Как будто там впереди было ещё тысячи две комнат. И все с одинаковыми дверьми, а за ними нескончаемые вереницы родственников, друзей семьи и других осуждающих поступок Одуванчика личностей. Конечно, за такое по головке никто не погладит, но неужели обязательно смотреть вот так? Как будто электричка идёт в никуда, кормить там не будут, а вот заняться пытками или избить готовы за милую душу. Электричка – позорный столб для молодёжи 21-го века, куда набиваются лишь бездари и отпетое хулиганьё с отщепенцами под мышкой. Так бы сказала тётя Валя. Или дядя Рома. Или ещё какой-нибудь дяде-тёть. Едва бы они заметили вдали ту самую электричку, на которую так спешила Одуванчик.
Но она не видела ничего такого. Просто зелёный поезд с зелёными вагонами и оранжевыми ребристыми скамейками. Мороженое из толстенного полипропиленового мешка, сигареты в окнах, громкие разговоры, иногда ругань, иногда песни. И всё.
Одуванчик снова посмотрела в сторону комнаты родителей. Лёгкая грусть кольнула булавкой в подреберье. Всё-таки их дверь не выглядела настолько непривлекательной, как остальные. Не хотелось уходить вот так. Она не знала, что ждало их с Гошей впереди. Не знала, когда они вернутся,