Сен-Жермен. Михаил Ишков
было жуткое, сводящее с ума ощущение безнадежности и бессмысленности всяких потуг образумить людей, внушить им мир и согласие, убедить, что любой спор не стоит и капли пролитой крови. Что, в конце концов, все мы братья, о чем мне поведал в Лондоне полковник Макферсон, оказавший мне помощь в разгадывании снов о свете и безбрежном мутном океане, в который я то и дело проваливался с приходом ночной тьмы, а также познакомивший с легендой о храме.
Но прежде, ещё на борту пакетбота, на котором я впервые отправлялся в Англию, в момент желудочных судорог и приступов головокружения я ощутил, что свет, являющийся мне во время ночных скитаний, есть указатель направления, и падает он не только сверху, из-за туч, но и пробивается снизу, сквозь толщу воды. Вот туда и надо стремиться, тем светом следует полнить душу. Полковник Макферсон помог мне расположить эти бредовые откровения в соответствии с требованиями потусторонней географии, в которой полюсами служили не точки пересечения оси вращения земного шара с его поверхностью, а особые области – средоточия света и тьмы.
Вместе с полковником мы читали письмо моего опекуна, в котором он писал об алхимии, о тайнах древнего ордена тамплиеров, об обществах вольных каменщиков, которым не миновать того, чтобы продолжить возведение нерукотворного Храма, являвшегося домом Святого духа, как церковь служит прибежищем Иисуса Христа. Писал о том, что мне надо надежно укрыться, так как смерть с косой стоит у его изголовья. Призывал заняться поисками смысла, ради которого пчелы собираются в строй и возводят улей…
«Не только же ради продолжения пчелиного рода или насыщения медом человеческой утробы трудятся они. Тот, кто удовлетворяется подобными объяснениями, подобен былинке на ветру. Даже если пчелы трудятся только для этого, все равно в силах человеческого разума наделить их высшей целью, которую и нам не грех примерить на себя. Вдруг и нам придется впору. Не из подобных ли фантазий рождается вера в животворящую силу Святого духа? Не мы ли сами источник его и причина рождения? Не мы ли, двуногие пчелы, творим себе и мечту, и веру? Эта дорога усыпана обломками свергнутых кумиров, но разве этот хлам – единственное, чем усыпан наш путь?»
Между тем дождь, поливавший предместья Лиля, кончился. Скрылась из вида пятиугольная цитадель, построенная славным Вобаном,[20] бесчисленные ветряки, окружавшие город, построенные для выжимки рапсового масла. Лилль был несчастнейший город на свете, более десятка раз его осаждали враги. Здесь жили от осады до осады, по ним вели счет годам, и эта своеобразная хронография куда как точно отражалась в его неприступных стенах. Тягловыми животными здесь служили собаки, и один из хозяев уверял меня, что его кобель может везти семьсот фунтов на расстоянии полулиги. Врет, конечно, ради того, чтобы заработать лишний суа, он готов был пожертвовать своей собакой, единственным кормильцем многодетной семьи. Это было жалкое зрелище – пегий, худой пес, впряженный в повозку с огромными колесами…
Теперь