Богатый мыслитель. Николай Якимов
алкоголю и ночующего в гараже. Как-то несправедливо, при том что Джону месяц назад исполнилось всего-то тридцать два года, и даже стильный образ из дорогого бутика, аккуратная стрижка и хорошо поставленная речь превращались в тыкву, стоило упустить момент и побриться не вовремя.
Жена осталась сонно ворочаться в постели. Джон окинул быстрым взглядом спальню, куда протягивал серые узкие пальцы холодный, скучный рассвет. Новый день пробивался сквозь прозрачные занавески, заставляя напомнить о себе шуршанием шин по мокрому асфальту, ритмичным надоедливым шумом ремонтных работ и сигналами автомобилей, умирающих от тесноты в долгой, неизбежной пробке.
«День сурка», – подумал Джон, зябко натягивая штаны от домашней пижамы.
Дети проснутся позже, сегодня же суббота! Но радости это не вызвало, потому как общение с детьми и когда-то нежно любимой женой Энн давно переросло в бесцветную привычку, даже тяжелую обязанность. Уже и не больно, потому что привык.
Правда, иногда, глядя в замученное бытовыми сложностями и уставшее от претензий и обид лицо жены, Джон думал: «Могло ли быть иначе? Могла ли моя жена оставаться счастливой и радостной, такой же веселой, легкой и юморной, как когда мы встретились? Существует ли такая реальность, в которой мы живем так, как и мечтали когда-то – в большом, красивом доме, с множеством комнат, у меня свой кабинет, а у нее – мастерская, в которой она хотела создавать шедевры из глины. Она же так любила заниматься керамикой! Я даже планировал подарить ей муфельную печь и гончарный круг, и еще она так горела коллекцией каких-то там особенных итальянских глазурей. Но вы знаете, сколько это стоит? Даже в моменты, когда я зарабатывал достаточно, почему-то откладывал подарки жене на потом, и она покорно отмалчивалась и даже не обижалась, просто научилась прятать слезы разочарования. А потом и вовсе стала отворачиваться и натягивать на себя пластмассовую улыбку, в которой смешала равнодушие, смирение и покорность. Эта маска просто ужасна! Уж лучше бы ты кричала, лучше бы ненавидела и проклинала, моя дорогая, милая Энн, только бы не это выражение – что ты поставила на мне крест и больше ни во что не веришь!»
Джон почувствовал приступ отчаяния, цепко сдавивший горло, как мерзкая рука скелета. Ему резко захотелось плакать, раскаленные слезы подступили к глазам, но он героически всхлипнул и сжал зубы. И тут, как отражение его реальности, синхронной вспышкой его захватило воспоминание из сна, который тот благополучно забыл, когда проснулся, но вдруг снова вспомнил. И лучше бы не вспоминал!
Сквозь образ сна он видел свою реальную кухню, казавшуюся большой и таинственной в густом утреннем полумраке, и тем ярче и отчетливее в нем разворачивался сценарий сновидения.
Джон стоял посреди огромного, красивого зала. Темные, мраморные стены, пол, потолок и идеально выверенные, геометрически совершенные, круглые колонны сочетались в нечеловеческом, космическом порядке. Это был на удивление реальный сон, в котором ощущалось все –