Три месяца, две недели и один день. Ксения Васильевна Шишина
сразу же атакует, – похоже, тебя прилично ударили, но всё равно недостаточно, чтобы поставить мозги на место, – да я и сам не верю в собственные же наблюдения и слова, ведь, как я уже говорил, она всегда такая железобетонная, стойкая и непробиваемая, и слёзы… Мне ни разу не доводилось их видеть, и, должно быть, это просто игра света, но попробуйте донести соответствующую вероятность до моей руки, настойчиво сжимающей правое плечо частично через широкую бретельку блузки, а частично прямо поверх обнажённой кожи, и разворачивающей женское тело лицом ко мне. И вот так я понимаю, что видение влажности в глазах, почти стекающей вниз по щеке, не было миражом и обманом зрения. И что мне делать? Я не умею иметь с этим ничего общего, а даже если бы и умел, мне не хочется, чтобы она почувствовала себя лучше, достигла комфорта и успокоилась. Когда-то, конечно, хотелось, но то было при совершенно иных обстоятельствах и словно в другой жизни, а сейчас я уже ни в чём не уверен.
– Показалось, говоришь? – отпираться теперь бессмысленно. Проглотить эмоции ещё не значит стиснуть их в кулаке и взять под контроль. Пусть она попыталась, но, если представить, сколько слёз может накопиться в организме, учитывая, что в лучшем случае в последний раз ты плакал в очень и очень далёком детстве, когда они иссякнут? Наверняка не так скоро, как хотелось бы, и понимание этого, кажется, не оставляет ей иного выбора, кроме как сдаться.
– Да, представь себе, я, оказывается, тоже на это способна. Давай же, сделай фото, не стесняйся. Уверена, оно всех заинтересует, и выйдет отличная сенсация, а ты неплохо заработаешь на его продаже. Так что? Ты собираешься наконец взять свой сотовый или нет? Потому что если… – слишком много слов, и, как результат, фраза так и остаётся незаконченной, потому как я затыкаю ей рот поцелуем, лишь бы заставить её замолчать, ведь мне противна не только она сама, но и кажущийся теперь отвратительным голос, и ничего больше, но события принимают уж слишком стремительный оборот.
Страсть, вожделение, жажда и притяжение никогда не были нашей проблемой, и я знаю, что должен остановиться, вспомнить её преступление против человечности и жизни и прогнать, но неконтролируемо увязаю в этом, в ней с каждой проходящей секундой, оказываюсь в некотором роде западне, для выхода из которой нужно долго петлять, попадаюсь на крючок, тем самым оправдывая свой всегда бывший жалким и слабым иммунитет перед физическим искушением в её лице. Когда всё заканчивается, я задыхаюсь из-за прямо противоположных эмоций, и потому, что мне хорошо, но больше из-за того, что плохо. Этого ведь не должно было произойти. А я почувствовал неуместное сочувствие, и одно притянуло за собой другое, и всё, что я смог, это лишь повернуть покорившееся тело спиной к себе и до боли сомкнуть собственные веки, только чтобы железно не видеть сбивающих с толку глаз, даже если Оливия вздумает оглянуться на меня, но теперь всё возвращается, да ещё и в двойном объёме. Все дурные вещи, что я испытывал, помыслы, что имел, эмоции, что ощущал. Они словно удваиваются,