Зловещие тени Стинадлы. Вадим Россик
ыт бурными потоками пузырящейся воды. И никаких тебе морозных узоров на стекле. Никаких снежных горок, санок, лыж, коньков. Никаких красных рож, инея на бороде, обморожений по пьяни. Никаких сугробов в жёлтых пятнах с глубокой тёмной промоиной в середине. Это всё потому, что я не в России, а в Баварии. Стою у окна на втором этаже скромного домика на Песталоцциштрассе в Нашем Городке. Это его так называют местные жители – Наш Городок. Все называют, и я называю.Я здесь совсем не потому, что продал родину за пряник. Просто три года назад случайно познакомился с Мариной – голубоглазой казахстанской немкой. Марина живёт в Баварии уже тринадцать лет. Давно освоилась. Тем более, что её родственники, друзья, односельчане – все в Германии. В то время я как раз развёлся (кстати, Виолетта тоже приехала сюда, вышла по новой замуж и сейчас обитает неподалёку от Нашего Городка, но в другой земле), поэтому долго не раздумывал – взял да и отправился к Марине. Так Марина стала моей настоящей женой, а Виолетта бледной тенью из прошлого.
Мои мысли прерывает торжественный бой церковных колоколов. Церковь же вот она – прямо напротив нашего дома. Огромная, старинная, сложенная из гладкого тёмно-красного камня. Хочешь, не хочешь – слушай колокольный звон каждые пятнадцать минут. А так-то у нас тихо – окраина. Ну, машина проедет раз в час, собаки полают, петухи прокукарекают, вот и весь шум. Но я отвлёкся.
У Марины – двое детей. Старший сын Саша – взрослый. Он живёт отдельно от нас, работает механиком и передвигается по поверхности планеты на собственном сизо-сером ауди. Младшему – Лукасу – одиннадцать лет. Как и положено, он учится в школе. Таскает на спине рюкзак с себя ростом. В Германии для детей установлена обязанность посещать школу. Если ученик по неизвестной учителю причине не пришёл на занятия, за ним посылают полицию. Такое правило.
В настоящий момент Лукас занят тем, что, лёжа на полу перед телевизором, раскурочивает адвентскалендер. Кто не знает: адвентскалендер – это такая картонная коробка с окошечками по числу дней до Рождества. Всего около четырёх недель. За каждым окошечком прячется фигурка из шоколада. Сначала ребёнок открывает конфеты первой недели, через семь дней второй и так далее до самого Рождества. Даже коробка с конфетами может воспитывать в немецких детях любовь к порядку. Но наш Лукас не парится и сейчас приканчивает последние конфеты, не желая ждать ещё две недели. Из джинсовых шортов пацана сзади, как язык, высовывается рубашка, рот в шоколаде. Лукас – нормальный современный ребёнок. Гоняет по улицам на скейтборде. Не отогнать от компьютера. Вегетарианец до первых мамкиных котлет. В Германии у молодёжи сейчас мода на вегетарианство.
– Мальчики, внимание! Обед готов, – зовёт Марина, стоя в кухонной двери, как в портретной раме.
– А что мы сегодня будем кушать? – интересуется Лукас, вытирая перемазанные шоколадом пальцы о штаны.
– Побалую вас фаршированными перцами.
Что касается меня, то я рад. Люблю Маринины фаршированные перцы. Жена привезла искусство готовить это вкусное блюдо из родного Казахстана. В Германии Марина подняла это искусство на небывалую высоту и заодно научила меня есть фаршированные перцы правильно. Алгоритм действий таков: сначала накладываешь в тарелку картофельное пюре, потом к нему добавляешь пару перцев, наполненных мясным фаршем, сверху поливаешь подливкой с морковью и кладёшь ложку сметаны. Всю эту прелесть перемешиваешь в однородную массу – и райское наслаждение тебе обеспечено.
Впрочем, несмотря на моё тихое ликование, Лукас корчит противную мину. Я понимаю его гримасу. Для непосвящённых перевожу: «Есть совсем нечего». Если мы то, что мы едим, то Лукас – это попкорн пополам с картофельными чипсами. Пацан попал в Баварию в десятимесячном возрасте и, в отличие от старшего брата, не знает вкуса натуральной еды. Зато свободно болтает на местном диалекте. По-русски Лукас говорит гораздо хуже, поэтому мы часто не совсем понимаем друг друга. В семье Марины разные поколения говорят на разных языках.
Качаясь, бреду на кухню. Я качаюсь не потому, что поддатый, а потому, что семнадцать месяцев назад пал жертвой инсульта. Однажды рано утром мир в моих глазах перевернулся и из здорового мужика я превратился в несдающуюся развалину. Брестскую крепость или сталинградский дом Павлова в отдельно взятом теле. Потом была срочная операция, две дыры в черепе, закрытые пластинами, кома, продолжительное лечение в клинике. Мне хватило запаса прочности, чтобы выжить, назло себе остаться в Яви, но теперь земля уходит из-под ног, верх-низ отменены, лево-право нечётки. У меня проблемы с равновесием, речью, временами немеет бедро, мучает извращение вкуса (например, не могу пить чай), постоянно забываю слово «абрикос». Самостоятельно сходить в туалет – целое приключение. Отныне и навсегда я приговорён регулярно измерять давление, пить гадкие таблетки, гулять. Если бы заранее знать, в какого никчёмного инвалида превратит меня инсульт, то придя в сознание после операции, я прошептал бы: «Не надо. Закопайте меня обратно».
Впрочем, если не быть особенно придирчивым, в инсульте есть и своя прелесть. Никакой боли. Просто в глазах темнеет, и вот ты уже занимаешь очередь перед райскими вратами. Конечно, дело вкуса, но лично я всё же предпочитаю умереть в девяносто девять