Каин. Злата Черкащенко
подари мне эту карту. Она мне нравится.
– Бери, маленький господин. Людям редко выпадает Луна, а тебе с ней по жизни-дороге идти.
Больше, чем с Катри, я любил проводить время только с гекко, бароном по-нашему. Он научил меня завязывать калмыцкий узел, который чем сильнее тянешь, тем больше петля затягивается, и многому ещё, всего не вспомнить.
Один цыганский мальчишка всё хвастал перед ним. Он любил ради забавы загонять коней до того, что с них клочьями пена летела. Подъедет, бывало, и красуется, мол, каков я? Но гекко только глядел на бедное животное, покрытое пылью и потом, да отвечал с досадой:
– Если бы ты научился пускать впрок свои силы, глупый щенок стал бы славнейшим из цыганского племени!
Цыганёнок не считал нужным сдерживаться. Чёрные глаза его сверкнули негодованием: он грубо поворотил коня, распаляя в себе обиду.
– Камия, постой! – крикнул я ему.
– Отстань!.. – резко отозвался он и, зло ударив по бокам хрипящую лошадь, умчался прочь.
Гекко никогда не приказывал Камие прекратить жестокие забавы, наверное, оттого, что не имел привычки приказывать. Пока юнец скакал в поля, разозлившись, что не получил за свои выходки одобрения, старшина впал в задумчивость. Я пристально разглядывал ороговевшую коросту на его щеке, и он казался мне не цыганским бароном, что так пыжился перед моим отцом, но другим человеком, усталым и несчастным. Старый гекко, бездетный гекко. Была у него одна дочь, и та умерла родами. О ребёнке её я ничего не знал.
– Баро[4], – тихо позвал я, – красивая была твоя дочь?
– Красивая, – отозвался он со вздохом. – Как яблоня в цвету. Но непокорная.
Вечерело, и собралась молодёжь песни петь. Цыганские скрипки извлекали звуки дикие и огненные, на разбойничьи песни похожие. Я встал, влекомый песней, правую руку заложив за голову, а левой постукивая кнутом по ноге: так, пританцовывая, и пошёл, ведя плечами. Музыка нарастала, но мои движения, ускоряясь, оставались колеблющимися, как пламя.
Ай, маменька,
Ту кинэ мангэ шалёночку[5] –
А мэ джява палороём[6],
Ой, подарю и да золовушке…
Я обернулся и, увидев в толпе обступивших меня цыган застенчивую девочку лет десяти с распущенными волосами, позвал её тихо:
– Чаёри, иди!
Опустив зелёные глаза, она пошла послушно, подчиняясь мне и завораживающей власти скрипки.
Запрягай-ка, дадо[7], лошадь,
Серую ли нэ косматую,
Мы поедем, ай, в ту деревню,
Девушку посватаем!
Я плясал на месте, постукивая каблуками по земле, а Чаёри робко кружила вокруг на носочках, с неподражаемой грацией выделывая этот чудесный восточный рисунок, который у взрослых цыганок зачастую выглядит как вульгарное потряхивание плечами; она же слабенько дрожала на ветру, оцепенев грудью и станом.
А та
Уважительное обращение к мужчине
Ты купи мне платочек
Выйду замуж
Папа