Сущности. Эволюция. Александр Зимний
она стояла широкой грудью.
– Тут у нас новая девочка в офтальмологическом отделении, молоденькая совсем, хочет перевестись в хирургическое. Она пришла куда взяли – чтобы в больницу, а так мечтала оперировать, и говорит, что ассистировала ранее. И сертификат есть даже.
– А я при чём? – если бы не искренне удивлённый тон, вопрос прозвучал бы грубо. – У нас есть завотделения, это же с ним согласовывается.
– Он сказал, что если кто-то из хирургов возьмёт её к себе в команду, то согласится с переводом.
Андрей вздохнул. В последние месяцы его в отделении считали новоявленной звездой, потому что часть пациентов, пришедших по сарафанному радио, настаивали, чтобы операцию делал именно Порохов. Это льстило, да и у Зрячего действительно было больше шансов спасти пациента в случае непредвиденных ситуаций, но и добавляло проблем.
Например, вот таких.
– И ты хочешь, чтобы я её к себе забрал… – он выбил дробь пальцами по столешнице и кивнул. – Давай сделаем так: она придёт ко мне, я её возьму на операцию и посмотрю, готов ли поручиться за неё. А то котов в мешке я не очень люблю.
– Конечно, я ей скажу. Когда?
Порохов взглянул на список плановых операций и дежурств, выделил несколько несложных и написал на небольшом листе даты и время:
– В любой из этих дней. За полчаса до начала пусть ко мне подойдёт. Зовут её как?
– Лиля. Лилия Поплавская, – мама Ина довольно улыбнулась и встала. – Спасибо, Андрей! Если что надо будет – ты только скажи.
– Сначала всё-таки надо, чтобы она себя проявила, а то вдруг я окажусь злыднем и откажусь?
Наина рассмеялась, а Порохов глянул на часы: ещё десять минут и можно выезжать.
После ухода главной медсестры он выключил компьютер, прошёлся по кабинету, а потом собрал рюкзак, который в последнее время таскал с собой, и пошёл на первый этаж, в гардероб для сотрудников.
По пути привычно почистил Прилипал и впервые почувствовал, ощутил, как сила вернулась обратно.
Лазарь гулял по городу.
Гулял третий день, прерываясь на отдых в съёмной квартире – он съехал с отеля – и изредка оставаясь наедине с собой в каком-нибудь укромном парке.
Холод его не беспокоил, и февральские морозы, ударившие, как обещалось в прогнозах, и загнавшие по домам и торговым центрам многих праздно шатающихся, – тоже.
Лазарь любил холод. Лазарь любил жару.
Для него не существовало плохой погоды – ему всегда невероятным образом было комфортно. Разумеется, когда-то давно, когда он ещё умел бояться, он испытывал раздражение от промозглого ветра, от пота при палящем солнце, но это время прошло, и Лазарь не мог не порадоваться, что больше не зависит от причуд окружающего мира.
Иногда он подозревал, что умер тогда.
Но сердце билось, кровь из раны текла, он дышал, пил, ел, после выпитое и съеденное просилось наружу естественным способом, и тогда оказывалось, что он всё-таки жив.
В этом