Отделенный. Татьяна Сергеевна Минасян
твои видения этим объясняются. После войны, когда мы уже были знакомы, ты получил наследство от папаши, погибшего, когда накрыло Москву. Война закончилось, мы уже несколько лет жили в Сибири, в столице, и вдруг ты куда-то пропал на несколько дней. Тебя еле нашли, и ты вообще ничего не помнил. Даже меня…
Слёзы всё ж таки беззвучно покатились по её лицу.
– Тебя случайно встретил на улице Анвар, и еле узнал – ты был на бродягу похож. Это чудо, что именно он тебя нашёл – он же лучший психиатр в стране, наверное! Он говорит, что память твоя может вернуться внезапно, сразу всё вспомнишь. А пока все эти твои сны и видения – это ложная память. Вроде как замена настоящей, понимаешь?.. Анвар говорит, что тебе надо жить в тихом месте, вдали от людей. И всё со временем должно прийти в норму. Вот мы и построили этот особняк в тайге. И я с тобой. Потому что мы любили друг друга ещё до того случая.
Её голос обладает на меня слегка гипнотическим действием. Я согласно киваю в полусне, но всё же спрашиваю, тысячный раз, наверное:
– А кто я?
– Я много раз тебе говорила: просто обеспеченный человек. Тебе не надо работать, хотя ты несколько раз пытался что-то делать. Но ты ведь болен, пойми. Ты даже читать разучился.
Она всхлипывает.
– А ты кто? – говорю я, как ребёнок, требующий сотый раз рассказать ту же самую сказку.
– Я литературный агент. У меня в клиентах несколько авторов, некоторые очень известны. Мы с тобой познакомились в ресторане. Ты сразу подошёл ко мне и предложил пожениться.
– А ты?
– А я, конечно, сразу согласилась. Ну, теперь спи. Ты устал.
Она целует меня в лоб, и я мгновенно засыпаю.
***
В бункере жарко, мы все по пояс раздеты, некоторые – до трусов. Хреново работает вентиляция, но притронуться к ней, чтобы починить, никто не решается – снаружи может хлынуть поток нейтронов. Москва уничтожена. Или почти уничтожена. Но мы ещё живы. По стенам бункера грудами свалено оружие. Среди полуголых, воняющих потом мужчин ходит ещё один – единственный, кто одет в помятый, но дорогой костюм. Только галстука на нём нет, ворот несвежей сорочки распахнут. Лицо его непроницаемо. Он молчит, но я знаю, что скоро он заговорит – через резервные линии связи, центр которых находится тут. Он скажет народу то, что сказать необходимо. А напишу это я.
Да, я, тоже обливающийся потом, голый по пояс, грязный и вонючий, сижу перед белым экраном компьютера, на котором, повинуясь движениям моих пальцев, возникают чёрные буквы, складывающиеся в слова и фразы. Я пишу речь для президента и должен вложить в неё весь свой дар писателя, должен отразить всё, что чувствую я сам, президент с каменным лицом, все, кто сейчас в бункере, и все, кто ещё жив снаружи. Я глотаю таблетку амфетамина, потому что все мы не спим уже больше трёх суток. Пишется прекрасно: в мозгу всплывают нужные слова и встают именно в том порядке, в котором нужно.
Но, позвольте, я же не умею писать?! Я не знаю не только, как пишутся слова, но и значение букв!
От удивления я просыпаюсь.
***
– С добрым