Если смерть умрёт. Борис Александрович Алмазов
как же…
– Я, дорогой мой, юрист. Военный юрист. А не то, что ты подумал. И сюда пропал, потому что, все повалилось. И еще Бога благодарить должен: – хоть какие-то деньги обещают заплатить…
– Та вот и то ж! А чи заплатят, чи – ни, баба надвое сказала…
– Заплатят, куда денутся. Законы еще никто не отменял.
– Дык никто, никогда и не исполнял!
– Не ной!
– Ну, дай – то, Боже.
– Слушай, Константин Иванович, раздобыл бы ты мне какой – нибудь путеводитель по Абхазии, и вот по Сухуми, что ли…
– Это можно. Тут в селе, навроде, библиотека есть. Только до села по горам то пыхтеть и кувыркаться! На той стороне – близко, дак ведь теперь оно это – заграница. Да на что оно вам? Тут же, акромя мандаринов да инжира ничего нет, и не було, отродясь! Ну, виноград еще! Так ведь это оно когда было! А сейчас и глядеть то не на что – пожгли все.
– Не скажи. Раз сюда такие важные птицы припожаловали, из самой Юнайтет Стейтс – должен быть у них и еще какой-то интерес. Ну, не за мандаринами они же едут? Танджеринз у них и дома есть.
– Чего?
– Мандарины, «Кистинтин», мандарины… Ин инглиш.
6.
Следующий день принес следующий кошмар. Наконец – то руководство разрешило проход местных жителей с абхазской стороны в Россию. Когда майор по громкоговорителю объявил об этом толпе с мандаринами, сгрудившейся на переходе, поднялся страшный крик. Одни кричали майору слова благодарности, приписывая это разрешению его усилиям, что, отчасти, было правдой. Другие проклинали за задержку, за то, что много фруктов погнило, третьи, с обреченностью овечьей отары, молча ломились, через наскоро оборудованные проходы, чуть не сметая пограничников. В середине дня наметилась короткая передышка, и майор, благодаря заботам дяди Кости, успел перехватить миску горячей каши. Но вечером толпа повалила обратно из России на абхазскую сторону. Сосчитать сколько пришло на русский берег, и сколько вернулось назад, можно было, весьма, приблизительно.
Вечером, когда проход по мосту закрыли, Константин Иваныч привел к майору «свово кума», как назвал он абхазца средних лет, худого и бородатого.
Майор не стал расспрашивать гостя ни о его роли в конфликте, ни о его нынешней должности. По тому, как держался этот молчаливый человек, с лицом язвенника, мучимого болезнью, по тому, как в нескольких фразах выяснилось, что он абсолютно точно осведомлен обо всем, что делается не только на границе и на пункте перехода, но и в Москве, и в Тбилиси, майор заключил: «кум» весьма не прост, и в уж во всяком случае, для местных – авторитет.
Гость внимательно слушал майора, понимая все с полуслова.
– Завтра, – сказал он, – бардака на переходе не будет. Наши станут с абхазской стороны. Нам тоже неконтролируемый переход неизвестно кого – не нужен.
– Кто он? – спросил майор Константина Иваныча, когда гость ушел, словно слился с непроглядной темной ночью.
– До войны – врач. Детский. Хороший врач. Вся семья у него погибла. Жена и две девочки. В доме сгорели. Хороший человек.