Если смерть умрёт. Борис Александрович Алмазов
где?! И граница – слава Богу! А то мы совершенно безграничная страна получаемся! Черте что! Обещали еще личный состав подкинуть. Вот тогда будете по всей форме воинские преступления разбирать, если они, не дай Бог, произойдут.… А сейчас то! Всего некомплект. Людей раз два и обчелся. Ну, что вы в потолок поплевывать будете, когда трое моих господ – поручиков с утра до ночи рогом упираются?! Ну, ведь смешно! Давайте, как бы, замполитом! Или как это теперь, черт его знает, называется! Как говорится, действуйте по уставу и обстановке. И главное – по уму! Приеду – будет письменный приказ. Сейчас ваша основная задача – крепить границу! Границу крепить! Наконец-то граница! Хоть какая-то! Разбирайтесь с нарушителями, прямо на месте: кто такие, куда прут, ну что мне вас учить!… Связь у нас, слава Богу, есть. Даже Интернет имеется! Служи – не хочу! А уж с хозяйством мои архаровцы разберутся. В общем, поздравляю вас на новом месте службы! Выручайте, ей Богу! Вы же образованный, опытный человек! Смешно, честное слово!
Погонщик мулов – звучит почти по-испански – доставил майора в расположение. Так называлось некое спешно, организованное, подобие пограничной заставы.
Когда-то, при царе Горохе, здесь, наверное, и располагалась пограничная застава – длинное темное полупустое здание, пережившее обратную метаморфозу из школы в казарму, ожидающую пополнения. Два десятка палаток. Побеленные «в полроста человека» стволы деревьев. Дренажные канавки вдоль дорожек, флагшток. Часовой под грибком, часовой на вышке, полосатый шлагбаум и, новинка последних лет – блокпост из бетонных глыб фундамента какой-то несостоявшейся новостройки. Дальше – траншея полного профиля, пулеметные гнезда, перед ними проволочная изгородь, контрольно-следовая полоса, уходящая вдаль за гору, по берегу полу пересохшей, по летнему времени, реки, где белой гальки больше, чем воды.
За годы перестройки майор насмотрелся всякого чуть не до самоубийства, и вид нормальной воинской части все – таки внушал надежду, что не все еще потеряно, не все сдано. Вот только к двум вещам майор так и не смог привыкнуть. К трехцветному флагу на флагштоке и лицам пожилых солдат – контрактников.
«Нет ничего страшнее пустого храма, где сквозь снесенный купол идет снег» – не то прочитал, не то услышал он однажды, и не согласился. Страшнее – брошенный военный городок, ограбленная, разбитая казарма, с выломанными дверями и рамами, и красная тряпка, бывшая когда – то государственным символом, забытая на бесполезном и оскверненном флагштоке. Зримые приметы гибели эпохи и страны, которой он служил…
Майор давно понял, что в новую жизнь ему не вписаться. Многие его однополчане бросили армию, подались кто куда «в судороге выживании» – как называл их суетливость майор. Однако, у большинства мало что получилось. Пропасть не пропали, но и жить не жили, перебиваясь с хлеба на квас, кто в охране, то есть – в сторожах, кто в копеечном бизнесе…
Он отринул излишние рассуждения: как выжить, что делать и т п. и был благодарен судьбе, за то, что служит, за то, что он все еще – офицер. И за то, что на границе, а граница еще существует! И вроде там