Здесь люди живут. Повести и рассказы. Владимир Левченко
сковал, сил едва хватило выйти на крыльцо.
– Здравствуй, Анна!
– Здравствуй… – тихо пробормотала застывшими губами.
– Дома твой сынок?
– Нет его… А что… что случилось?
– Да с ним-то ничего не случилось, – взялась за калитку Анфиса, готовая войти, – а меня вот перед людями опозорил! Такой дурой выставил – сквозь землю провалиться!
– Опозорил? – Анна Николаевна растерянно посмотрела на крупную, энергичную, раскрасневшуюся Анфису и не сдержала улыбки – страх за сына отпустил. Она пошла навстречу. – Да вы заходите, объясните всё толком. Ничего не понимаю.
Большая толпа потекла в ограду через узкую калитку, как песок в колбе часов через тоненький перешеек, и скоро заполнила всё пространство. Анфиса оказалась перед Анной.
– Я, значит, иду, а он едет, сын твой, на мотоцикле. И баллон у него из люльки торчит.
– Так это же он Гречишниковым повёз, должны мы были.
– Ну, повёз, а мне-то он чё набрехал, а? Машина, говорит, через час придёт. Хватай баллон, беги меняй, – Анфиса, рассказывая, так расходилась, что снова вспотела. – Да я ещё народу сколь с панталыку сбила! Пошутил он! Шутник!
Возмущённая женщина говорила, говорила, говорила без передышки. И всё выговорила. Замолчала и уставилась горящими глазами на Анну Николаевну – прожигает взглядом, сопит. И Анна, ошарашенная речевым извержением Караваевой, тоже молчит, на неё в ответ смотрит. И вся толпа молчит. Пять секунд тишина, десять… И вдруг один вновь подошедший как крикнет громко с улицы:
– А чё случилось-то?! Свадьба, что ль?!
– Ага, – сразу нашлась Таисия, – Анфиска с Гаврилой Селивановым пожениться решили на чужом дворе.
И народ покатился. Смеялись все. Даже Анфиса прямо на глазах сдулась, остыла и тоже прыснула:
– Ой, не могу… пожениться…
– Анна Николаевна, – нарисовался из-за Караваевой рыжеусый Николай, – вы, конечно, учительница и всё такое, но раз Олежка ваш всю эту весёлую антимонию замутил, так вам её и разруливать.
– А как же мне это разруливать?
– Ну, уважьте народное общество, угостите чем-нибудь.
– Да у меня из угощений всего – кусок варёной курицы и бутылка вина начатая, с майских осталась.
– Это не беда. Вы только отмашку дайте, и всё как надо сложится.
– Ну, тогда даю отмашку, – с улыбкой пожала плечами Анна Николаевна, – что ж тут ещё скажешь.
– Эй, братья и сёстры! – гаркнул Николай так, что услышали, наверное, в самых дальних уголках села. А рыжие усы даже как-то возвысились над головами. – Слухай меня! В коем-то веке собрались мы всем селением, свёл нас весёлый случай. Так отметим же как следует наше единство! Тряхнём закромами! Принесём на стол, кто что может! Кто за?! – и Николай первым поднял обе руки вверх.
– Даёшь единство! – крикнули из толпы.
– У меня холодец есть…
– У меня самогон…
– У меня сало…
– У меня груздочки…
Несли столы, стулья, лавки, посуду, еду, напитки… Несли с таким энтузиазмом и радостью, как будто наступило