Разрушительница проклятий. Одри Грей
дело было в том, как он произнес ее имя своим глубоким, чувственным голосом, или в том, как потом уголки его губ изогнулись, но по телу Хейвен пробежала дрожь.
Она прочистила горло.
– Мне нужно раздеться.
– Несомненно. – Ашерон вскинул брови.
– В одиночестве.
Все время в течение их небольшого путешествия на губах Повелителя Солнца играла улыбка. Но теперь… теперь ухмылка, появившаяся на его лице, стала кошачьей, даже хищной.
– Как ты думаешь, кто намазывал тебя болотным корнем, Хейвен?
Во рту мгновенно пересохло из-за того, как Ашерон практически промурлыкал ее имя, и из-за намека в его словах.
– Сурай?
– Она ухаживала за Рук. А ты в это время умирала. Я натер этой отвратительной пастой все твое покалеченное тело.
– А почему не Бьорн?
– Слепой Провидец? – Ашерон удивленно выгнул бровь.
Хейвен погрузила пальцы ног в зеленовато-черную грязь, скрестив руки на груди и вцепившись в одеяло.
– Тогда спасибо тебе. Но я все равно хотела бы раздеться в одиночестве.
Ашерон медленно окинул ее взглядом. Его усмешка превратилась в нечто другое, какой-то хищный оскал, после чего Повелитель Солнца отвернулся.
Освободившись от его пристального взгляда, Хейвен наконец свободно задышала. Она взглянула в последний раз, чтобы убедиться, что Ашерон не подглядывает, затем скользнула в чистую теплую воду, где грязь тут же поднялась со дна и собралась темными облаками вокруг бедер.
Зайдя по пояс в воду, Хейвен повернулась лицом к спине Повелителя Солнца и задрожала, когда слабый поток энергии пронесся по ее ногам.
В этих водах таилась темная магия. Много темной магии. Проклятие здесь проявлялось очень сильно.
Хейвен скинула с себя одеяло Сурай, вода приласкала кожу, и у девушки перехватило дыхание. Паста из болотного корня, засохшая на шерстяных волокнах одеяла, исчезла, стоило лишь потереть пальцами.
Выжав ткань и роняя капли на поверхность пруда, она бросила скомканное одеяло на берег… и поймала взгляд Ашерона, прислонившегося к расколовшемуся дубу. Он стоял неподвижно и тихо и наблюдал за Хейвен так, как голодный горный кот наблюдал бы за рыбой, мечущейся под поверхностью воды.
Хейвен замерла. Вода плескалась у ее пупка, остальная часть туловища была скрыта под черно-серой пастой. Но все же. Очертания ее обнаженного тела отлично просматривались, поэтому она скрестила руки на груди и невольно напрягла мышцы живота.
– Почему ты стыдишься своего тела? – Его мягкий голос пробирал до мозга костей.
– Я не стыжусь, – возразила Хейвен и не соврала. Ей нравилась твердость ее бедер, упругость живота, мощное движение мышц спины, когда она натягивала тетиву лука. – Но в моей культуре женское тело…
Что? Она и припомнить не могла, чтобы слышала что-то подобное лично, но всегда будто подразумевалось: женского тела нужно стыдиться. Его можно было и вожделеть, и опорочить. И волосы и тело приходилось скрывать от чужих