Любовь расширяет вселенную. Павел Вячеславович Славин
черные всадницы с кинжалами на поясах и колчанами за спинами с тех пор сопровождали хозяйку, когда она выезжала из дворца, и вызывали неизменные восхищение и опаску. Они были преданны и бесстрашны, и Отанга очень гордилась ими.
Когда пришла приятная усталость от танца, она пошла в мраморные бани, где кристальная вода из растопленных ледников, нагретая солнцем в специальных чашах, лилась в неглубокие бассейны и каскады. Омывшись и наплававшись, Отанга позволила банным служанкам одеть и причесать себя на их усмотрение – и они уложили ее черные пряди в пышный хвост, перехваченный книзу золотой лентой, вплели в волосы тонкие золотистые нити, надели на запястья и щиколотки браслеты с рубиновыми звездами, а на грудь – любимую Отангой золотую цепочку с цельным рубином, выточенным в форме ключа. Это был подарок молодого кладоискателя, найденный им в древней драконьей гробнице. Ключ-рубин открывал тайную дверь в зал с саркофагом – отдавая его Отанге, молодой человек сказал, что получил взамен сокровище гораздо более ценное, чем все золотые россыпи дракона. Отанга помнила, как ее щеки заалели, словно у юной девочки, когда он надевал ей это ожерелье. И помнила чувство внезапной пронзительной грусти, появившееся в тот миг, когда кто-то сообщил ей о смерти кладоискателя в очередной гробнице…
Служанки одели Отангу в длинную белую тогу, ниспадающую свободными складками, однако не скрывающую стройности тела. Было очень приятно двигаться и ходить в этой тоге, чувствуя прикосновение тонкой ткани к обнаженной коже. Рабыня поднесла легкие сандалии с золотой шнуровкой, но Отанга не захотела обуваться. Кивком головы отпустив слуг, она босиком пошла на смотровой балкон, радуясь прохладным прикосновением мрамора к коже ступней.
Путь шел через открытую колоннаду, залитую солнечным светом и запахом цветов; промежутки между колоннами открывали вид на синеву горного неба, а в каждом третьем проеме виднелась неподвижная фигура дворцового охранника. Отанга знала, что суровые воины следят за ней взглядами, знала и то, что среди охранников ходит слух, будто хозяйка поддерживает свою неземную красоту ведьминскими чарами. Она чувствовала на себе их восхищение и боязнь; словно мимо них шла не обычная, пусть и красивая женщина, а могущественная и всезнающая небожительница. Раньше ее всегда это забавляло…
И вот теперь, стоя на смотровом балконе и глядя вниз на лежащий у ее ног мир, Отанга чувствовала тоску, а вместе с ней уже и досаду и даже раздражение.
– Чего же мне еще желать? – она думала вслух, наблюдая за почти совсем растаявшим облаком. – Ведь каждая женщина – не только из касты Дарительниц, а каждая – мечтает стать самой красивой, самой желанной, самой могущественной… А я ведь такая и есть! И что же?… За роскошью и славой – пустота и скука. Что толку в золотом блеске, если нет цели?… Раньше я была так увлечена мечтаниями… Сейчас они сбылись. Что мне делать?…
Отанга говорила сама с собой, но все равно чувствовала гнет собственного великолепия.