Солнцедар. Кир Регольт
опытом. Мы разговорились и продолжили нашу беседу на улице, на скамеечке под деревьями. Все, что рассказал мне этот сорокалетний человек про свою жизнь, потрясло меня. Но потрясло не как представителя рода человеческого, а как меня, лично. Дело касалось моей личной биографии. Я услышал в его рассказе продолжение своей жизни. Той жизни, которая прервалась в 1939 году в подвале Псковского окротдела НКВД. Но обо всем по порядку.
Сибарит.
Была ли тогда биржа? Была! Именно тогда, в год моего рождения, в 1900 году в столице России Санкт-Петербурге министр финансов Витте узаконил стихийно формировавшийся уже как сорок лет фондовый отдел Санкт-Петербургской Биржи. Тогда Россия наконец-то постигла диалектику смыслов капиталистической экономики и семимильными шагами устремилась к 1913 году – году своего наибольшего процветания.
После войны с Наполеоном европейский капитализм стал быстро просачиваться в деловой оборот российских хозяйств. По земле расползлась проволока железных дорог, по рекам поплыли белые пароходы, фабрики и заводы обзавелись кирпичными стенами, паровым оборудованием и машинами. Параллельно с материальным самовоплощением капитализм насадил в головах российских предпринимателей идеи частной собственности, рыночного ценообразования, свободы предпринимательской воли и договора. Изделия он превратил в товары, товары обезличил в искомые количества меновой стоимости, от меновой стоимости отклеил юридическое право потребовать, а уже это требование в свою очередь объективировал в массовую доступность – в ценные бумаги.
Произошло так благодаря разделению труда и появившимся из-за этого технологиям: все стало на поток. Много раз повторяющиеся операции в хаосе мириад всех операций вообще, обрели искусственные формы и отвердели. Искусство – я напомню – это борьба с энтропией. Эти затвердевшие формы оторвались от личностей субъектов рынка их использующих, и обрели самостоятельную безличную жизнь на просторах Восточно-Европейской равнины. Такая объективация стала возможной только благодаря скоростям. Быстро проводимая операция во множестве одинаковых повторений требует массовой штамповки быстрых решений. Но как принимать решения в условиях недостатка информации, неизвестности, незнакомости, зыбкости. Как? – на доверии! Доверие – сила социального трения. Именно отсутствие доверия всегда создавало и создает по сей день невыносимое трение, затрудняющее осуществление сделок на Руси. Но жажда наживы сильнее страха потери. В те годы доверие преодолело силу земного притяжения, и рыночный волчок завертелся на полную катушку.
Товар, деньги, товар. Кредит, ссуда, гонорар. Вексель, фрахт и божий дар. Мыло, чай и самовар. Скупали, производили, обрабатывали, продавали. Банки, заводы, газеты, пароходы. Кто хотел торговать, тот торговал. А он – нет. Не мог или не хотел или не умел… Хотя здесь надо хорошенько подумать, чтобы не обидеть человека. Ведь «он» – это мой отец: помещик Васильев. Да, так уж вышло, что я сын дворовой девки Дарьи, прижитый ею от молодого барина, сына заройского помещика Васильева. Отсюда и фамилия моя – Даркин, то бишь сын Дарьи. В моём контексте было бы благозвучней – «Подаркин». Но вышел по фамилии только Даркин, по имени – Григорий, по отчеству – Васильевич. Конечно, Васильевич только по отчеству! Ну, не по фамилии же! Это не шутка! Для русского человека нет ничего важнее дела крови и всех остальных несуществующих сакральных смыслов. Это право (право крови) легко доказать. Следовательно, легко и наследство получить. Правда также легко наследство и промотать, но это, как вы поняли, не про меня.
Итак, заройский помещик Васильев! Чем бы он мог заниматься в жизни? Ну, например, торговать льном. Псков – это льняное царство. Лён выращивают везде. В Псковской губернии в 1890 году имелось 45 льнотрепальных предприятий. Далее – кожевенное производство. Далее – лесопилки и кирпичные заводики. Ну и совсем мало известковых и стекольных заводов. Плюс нерадивое сельское хозяйство. По сегодняшним меркам, наверное, мог открыть магазин, парикмахерскую, ресторан и гостиницу, мог заняться перевозками. Мог служить в министерстве, на таможне, на железной дороге. Мог уехать в столицу на заработки. Мог работать учителем, почтальоном, полицейским. Но не работал. Зачем? Русскому человеку не нужны деньги. От них одни проблемы. Деньги требуют от человека поступков. Они зовут. Манят. Они дают свободу, о ужас! Деньги – это открепительное удостоверение от земли в самодостаточность, от природы в искусство, от инстинкта к разумной жизни. Другое дело без денег. В мире где есть только натуральное хозяйство ничто не нарушает сложившийся статус кво. Ванька тут, Манька там. Это – барин, это холопья. Куда пошел, стоять! Ась, не слышу? Оплеух с утра нараздал, теперь и поспать можно. И холопья довольны: каждый по затрещине получил, считай утренняя планерка состоялась. Что барин хотел мне сказать, то уже сказал. Впереди свободный постный трудовой день. Без денег никуда не убежишь, в кабак не пойдешь, в карты играть не сядешь. И к тебе никто не придёт. Кому ты нужен, без денег-то. Без денег ты никому не интересен. Нет денег – нет забот. Свободна голова. Отсюда покой и здоровье.
Когда я родился, моему отцу было не более 25 лет. Мою мать с младенцем держали какое-то время при дворе, но через несколько лет отселили в ту же деревню, где стояла усадьба. Дали