День шестой. Деметрий Дембовский
в обманчивом и эфемерном; в улыбке, а не в понятии или определении материализовавшем ответственность, долг и нравственные обязательства. Это их связывало сильнее слова, потому что высказанное словом чувство становилось роговым придатком традиции, выводящим вполне определенные следствия, а взгляд… что спросишь с взгляда? Ты либо обманулся, либо… взгляд открыл перед тобой то, о чем и мечтать нельзя. Нельзя мечтать потому, что все равно нельзя спросить и убедиться, нельзя расставить точки над i и в полной уверенности да спокойствии разместиться на мягком диване. Нельзя, потому что они так договорились, потому что это устраивало их, потому что они и познакомились для вот таких необязательных отношений…
Необязательные отношения… Они обманывали друг друга: в этой жизни их отношения стали самыми обязательными и необходимыми, из всех, которые были завязаны. Они сами скоро со страхом начинали понимать это, и сами, того не замечая, начинали требовать друг от друга верности. Руслан замечал, что Рите становилось тяжело слушать о Насте, видеть её на его волосах, на его губах, а он, в свою очередь, больше ничего не мог слушать о её прежних отношениях с мужчинами, и лицо его, как раньше, не приобретало озорной улыбки, а наоборот – мрачнело, напрягалось и готово было разразиться проклятиями.
Им становилось страшно потерять друг друга, но, в то же время, никто не готов был признать это вслух, как будто они могли разрушить сам остов, на котором держались, перескочить в другое измерение, где все так понятно и предугадано: раз, и их сказка рассыпалась, раз, и сброшены все маски, а под ними… Как боялся Руслан, что под маской окажется банальная, бесцветная любовная история, очередная история, от которых он устал… Один только звук, как констатация очевидного, один звук – и вот он, уже окаменевший в воздухе, подает им на головы, кроит им черепа, делает калек, которые женятся, ненавидят друг друга, вместе растят детей…
Но и жить в страхе они больше не могли, и однажды, когда тишина как нельзя долго проникла в их беседу, та самая тишина, которая ото дня в день все дольше наполняла их часы, проведенные вместе, которая кричала об одном и том же и оба понимали её, тишина как пауза, как дыра во времени, которая должна была быть заполнена вполне определенными звуками, эта мучительная тишина вдруг была прервана, разверзнута громовым разрядом, столь долгожданным, что тут же была орошена дождем Ритиных слез:
– Я не могу больше жить без тебя! Давай пообещаем друг другу еще кое что: мы никогда не расстанемся, что бы не произошло!
Это была уступка страху, маленький тайм-аут перед окончательным признанием поражения в игре “не любить друг друга”, это был выход, тонкий софизм, оба понимали, что вместе с громом в этих словах прозвучало благословение, и оба радовались как дети этому теплому дождю, утопающему в недрах губ, поцелуев, прикосновений…
Тишина изменилась. Она теперь не кричала от боли и страха, она захлебывалась в слезах, это была счастливая тишина…
Хотели ли они этого?