Две жизни Миши Маргулиса. Юрий Жук
эстрадного оркестра, который только номинально считался самодеятельным, поскольку музыканты имели постоянное место работы, на всяких предприятиях города, ни какого отношения к музыке не имевших. В основном это был п/я 15, расположенный тут же неподалеку от дворца. На самом же деле, любой музыкант оттуда, мог дать ба-альшую фору профессионалам из местной филармонии. Хотя, что я говорю. В филармонии таким оркестром и не пахло. А все потому, что руководил джаз-бендом чудесный музыкант и не менее чудесный человек, Владимир Семенович Бержицкий, которому, как и многим музыкантам, да и не только музыкантам, в те времена, были закрыты двери на большую сцену. А, кому-то, в большую литературу, а кому-то и в большую науку. Может быть, потому, а скорее всего, именно поэтому, что он, Бержицкий в свое время, будучи совсем мальчишкой, играл в биг-бэнде Олега Лундстрема, еще в Шанхайский период его, Лундстрема, жизни. То есть, в эмигрантском оркестре для бежавшей из Советской России, разношерстной публики, осевшей в этом китайском городе. Представляете, как давно это было? Это же надо, уже в шестидесятые годы прошлого века, оба они были мастодонтами. Один моложе, другой, постарше. И, чего лукавить, оба были одного поля ягодки. Лундстрем, в те времена, был уже признанный музыкант, терпимый властями, Бержицкому повезло меньше. После возвращения в Советскую Россию, он отмотал пять лет в лагерях Дальлага, как и многие, кто поверил власти и воротился из-за кордона.
Ладно. Это неважно. Однако, нет. Конечно же, важно. Хотя бы потому что были исковерканы сотни и сотни судеб живых людей. Но это, судя по всему, были мелочи в масштабах нашего тогдашнего государства, да и нынешнего, пожалуй, тоже.
И, все-таки к тому времени, о котором идет речь, оба уже были Метрами, как я уже говорил, мастодонтами. Но, какими. Что Лундстрем, что Бержицкий..
Глава пятая
Мише, с его скрипочкой, делать там было, конечно, нечего. Но он все равно приходил на каждую репетицию, устраивался, где-нибудь в уголке, и, потихоньку просиживал, в этом самом уголке, до конца репетиции. Нередко, появлялся там, сразу после занятий в училище, прямо с инструментом. А потом, также потихоньку уходил. Он стал своим, практически. Вроде как, непременный атрибут декорации, обстановки или части интерьера, если такой мог обнаружиться в репетиционной комнате. Хотя, наверное, все-таки мог. А раз, мог, то это и был, наш Миша.
И это однажды произошло.
Случилось так, что в город приехал оркестр Лундстрема с гастролями. А, поскольку, самой, как ни странно, приличной гастрольной площадкой в городе, был этот дворец культуры, то и все выступления оркестра проходили в его зале. Нет смысла рассказывать о встрече двух старых друзей, Бержицкого и Лундстрема. Главное, они встретились. И, естественно, музыканты обоих оркестров. А после очередного выступления гостей на зрителя практически ночью, все собрались в студии дворца, где и устроили Джим Сейшн. Это, когда, если кто не знает, музыканты cменяют друг друга на сцене, не останавливая тему импровизаций. И играют, играют и играют …без остановки. Нужно ли говорить, рояль,