Хмурый Ленинград. Руслан Георгиевич Илаев
Мирославского.
Произнеся все это, наблюдаю реакцию Александра Павловича на мой монолог.
Глаза генерала на мгновение вспыхнули, ноздри хищно раздулись на доли секунды, затем он вновь стал Алексадром Павловичем. «Точно потомок шляхтичей, – подумал я, – а ведь прошло больше века с их переселения в Нижний Новгород. И ведь православие приняли, а все же, видать, от отца к сыну передавалась их семейная история». Стало интересно, знала ли Лена о своих корнях и придает ли этому значение. По лицу Лены понял, что знает. Она слушала мое выступление молча, с большим интересом. Но более всего их удивили мои познания в истории польского государства. «Откуда этому выходцу с гор, известны такие подробности?» С большим вниманием они всматривались в меня, словно открывая для себя что- то новое. А ведь я стал нравиться хозяину дома. Александр Павлович вдруг спросил меня просто, по- домашнему:
– Руслан, что ты будешь пить- водку иль коньяк?
– Водку, – коротко отвечал я.
Из гостей я вышел где- то в десять часов вечера. Тепло попрощался с родителями Лены, и она вышла меня провожать до такси. В лифте я ее сгреб и перекрыл дыхание до первого этажа. Такси было недалеко, в ста метрах от их дома. Немного постояли на свежем воздухе. Лена отмалчивалась, прижавшись ко мне и крепко обхватив мою руку. Перед тем как уехать, поставил ее в известность, что где- то через неделю все морские взводы факультета направляют на практику «на флота», время практики будет длиться два месяца. Затем нам, слушателям, предоставляется месяц отпуска «по домам», и лишь в сентябре мы возвращаемся на факультет.
Через несколько дней меня пригласил к себе начальник курса. В кабинете, когда мы остались одни, Лев Борисович поинтересовался, на каком флоте я желал бы практику проходить, довел до меня информацию, что им уже формируются списки по группам. Я отвечал, что желал бы на Черноморском флоте, если это возможно. Объяснил, что все же ближе к дому. Симферопольский поезд проходил через Минводы на Москву. Двое суток и я дома. У «осетин» на факультете с Савенковым сложились дружеские отношения после случая с «нападением» в курилке. По сути, дисциплина и исполнительность у нас в крови. Решения Льва Борисовича никогда нами не оспаривались, все его поручения выполнялись точно в установленные сроки. Мне не раз приходилось бывать у него дома. Приветливая небольшого роста супруга и еще двое маленьких несовершеннолетних детей, мальчик и девочка.
Видимо, он поздно женился. Как- то наедине поинтересовался, не родственник ли ему Борис Викторович Савенков? Лев Борисович потерял дар речи. Речь шла о левом эсере, арестованном ВЧК в 1923 году и приговоренному к десяти годам тюрьмы. В 1917 году Савенков был военным министром у Керенского Александра Федоровича, а в 1918 году организовал восстание в Ярославле, Муроме и Рыбинске. После подавления восстания бежал в Уфу к генералу Каппелю. Однако меня больше интересовала литературная деятельность Бориса Савенкова. Я читал его некоторые произведения: