Восемь причин любить тебя сильнее. Федра Патрик
.
В ясное майское утро Артур, может быть, даже порадовался бы уже вставшему солнышку и немного поработал в саду – пополол сорняки, покопался в земле. Солнце согрело бы шею, пощекотало лысину. Напомнило, что он еще жив и как-то шевелится.
Но сегодня, в пятнадцатый день месяца, все было немножко по-другому. Наступила годовщина, которую Артур с опаской ждал уже несколько недель. Взгляд зацепился за дату на календаре с видами Скарборо, когда он проходил мимо. Секунду-другую Артур смотрел на него, пытаясь придумать какое-то мелкое дело, чтобы занять себя и отвлечься. Можно было бы полить папоротник, Фредерику, или открыть окно и гаркнуть «Пшить!» соседским котам, взявшим за обыкновение пользоваться его декоративным садиком с камнями как туалетом.
В этот день год назад умерла его жена.
Ушла, как теперь все говорили. Как будто само слово «умерла» было чем-то вроде ругательства. Артуру это «ушла» и ему подобные категорически не нравились. В них было что-то мягкое, неторопливое, как плывущая по журчащей воде лодка или улетающий в безоблачное небо воздушный шарик. Но ее смерть такой не была.
Теперь, после сорока лет брака, он остался один в доме с тремя спальнями и смежной ванной комнатой, оборудованной по рекомендации их взрослых детей – дочери, Люси, и сына, Дэна – на пенсионные деньги. Недавно они же установили новую кухню – из настоящего бука, с современной плитой с панелью управления, словно в космическом центре НАСА. Пользоваться ею Артур не решался – чего доброго, дом еще взлетит, как ракета.
В доме не хватало смеха. Стука шагов по лестнице и даже грохота захлопнувшейся двери. На площадке больше не попадалось выпавших из корзины со стиркой вещей, в прихожей не приходилось перешагивать через грязные резиновые сапоги. Дети называли их «резиноги». Тишина и покой, спутники его одинокого присутствия, оглушали сильнее, чем любой шум, на который он, бывало, ворчливо жаловался.
Убрав со стола, Артур уже направился в переднюю, когда в уши ударил громкий, резкий звук. Он оперся ладонью о столешницу. Под мышками повлажнело от пота. За стеклянной, с узором из маргариток дверью темнело что-то большое и фиолетовое. Артур вдруг ощутил себя пленником в собственном доме.
Снова зазвенел звонок. Удивительно, как у нее получалось извлекать из него такие пронзительные ноты. Плечи сами вскинулись вверх, защищая уши. Сердце заколотилось. Еще чуть-чуть, еще несколько секунд – и ей это надоест, она повернется и уйдет. Но нет – щель почтового ящика открылась…
– Артур Пеппер. Откройте. Я знаю, что вы дома.
Соседка, Бернадетт. Третий визит за неделю. В последние месяцы она несколько раз пыталась накормить его мясным пирогом или домашним бифштексом с луком. Иногда он сдавался и открывал дверь, но чаще – нет.
На прошлой неделе в прихожей обнаружилась сосиска в тесте, выглядывавшая из бумажного пакета, словно напуганный зверек. Потом пришлось едва ли не целый день отчищать придверный коврик от мучнистых хлопьев.
Надо взять себя в руки, проявить выдержку. Замереть и не двигаться – иначе она поймет, что он дома. Объяснение можно придумать потом – мол, выносил мусор или поливал герань в саду. Вот только сочинять что-то не было ни малейшего желания, тем более сегодня.
– Артур, я знаю, что вы здесь. Вам нельзя замыкаться в себе. У вас есть друзья, они переживают. – Почтовый ящик коротко задребезжал, и на пол, проскользнув в щель, мягко опустился сиреневый листок от «Друзей по несчастью». Листок украшал неумело нарисованный цветок лилии.
Хотя он и не разговаривал ни с кем уже больше недели, и холодильник мог похвастать только кусочком чеддера и просроченной бутылкой молока, гордость все же осталась при нем. Он не станет еще одним «пропащим человеком» для Бернадетт Паттерсон.
– Артур.
Он крепко зажмурился и представил себя статуей в саду какого-нибудь богатого особняка. Раньше им с Мириам нравилось бывать в государственных парках и заповедниках, но только в те недели, когда там было поменьше народу. Вот бы сейчас погулять там вдвоем, пройти по хрустящим под ногами, посыпанным гравием дорожкам, полюбоваться порхающими над кустами роз бабочками-капустницами и угоститься бисквитом королевы Виктории в чайной комнате. При мысли о жене комок подступил к горлу, но Артур не шелохнулся. Вот бы и впрямь превратиться в камень и не чувствовать этой боли.
Ящик наконец захлопнулся. Фиолетовое пятно удалилось. Артур расслабил пальцы, потом локти. Пошевелил, снимая напряжение, плечами. Бернадетт вполне могла задержаться у калитки, поэтому он осторожно, на дюйм, приоткрыл дверь и, приникнув к щели, выглянул наружу. В саду напротив Терри, с красной банданой на дредах, вытаскивал из сарайчика газонокосилку. Два рыжих сорванца из дома по соседству носились босиком по улице. Его «микра» все также маялась от безделья с загаженным голубями ветровым стеклом. Артур немного успокоился. Все вернулось к нормальности. Вошло в ставшую привычной колею рутины.
Прочтя листовку, он аккуратно положил ее к другим таким же, полученным от Бернадетт – «Настоящие друзья», «Ассоциация жителей Торнэппл», «Мужчины в пещерах» и «Дизель Гала Дэй», – после чего