Минуты между нами. Алиса Гордеева
наполняется смехом – резким, безудержным, громогласным. А на изящном личике Голубевой сквозь слёзы проступает отвращение. Она стряхивает моё касание, как нечто ужасное, тухлое, заразное.
– Совсем крыша поехала? – морщит аккуратный носик и проходит мимо. А я стою, как оплёванная, и не могу пошевелиться. Позволяю остальным отпускать в свой адрес язвительные шуточки и даже не плачу. Моя позорная боль сегодня куда глубже каких-то там слёз.
– Не садись со мной рядом, пока руки не помоешь! – нарочито громко, чтобы все слышали, ёрничает Громова, обращаясь к своей подруге, и наигранно прикрывает рукой рот. – Наша замухрышка тебя касалась, Маша! – топает ножкой, но Голубева пропускает капризы Ули мимо ушей.
– Да плевать на неё. – Она садится на лавку и подтягивает коленки к груди. Касается лбом ткани спортивных лосин и даже не замечает, как из её ушей выпадают наушники.
Но новой Машкиной подруге всё равно: Уля продолжает подначивать всех к насмешкам надо мной, бесконечное множество раз смакуя на языке глупое недоразумение.
Мне стоит поднять рюкзак с пола и уйти, а не терпеть изощрённые издевательства над собой, но я стою. Затравленным зверьком смотрю, как сотрясается от всхлипываний спина Маши, и не могу тронуться с места. Наверно, я всё ещё верю, что ей не всё равно…
– Ты только взгляни, как наша чувырла зависла! – хохочет Уля и локтем пихает в бок Голубеву.
– Да отстань от меня! – сипит Машка и начинает рыдать с новой силой. – Не видишь, мне не до неё!
Слова Голубевой наждачной бумагой укутывают сердце. Оно ноет, безудержно кровоточит. Хотя, казалось бы, давно пора привыкнуть!
– Ну чего опять? – Между тем Громова натягивает на смазливую мордашку участливую маску лучшей подруги и нехотя приобнимает Машу за плечи.
– Я ему позвонила, как ты советовала. – Голубева хлюпает носом и, позабыв, что в раздевалке полно народу, без лишней скромности изливает душу. – А он отказал. Представляешь?
Поднимаю с пола рюкзак: мне отчего-то становится стыдно за Машку. Вытираю слёзы рукавом толстовки и, натянув капюшон, хочу уйти, но слова Голубевой заползают под кожу.
– Егор мне отказал! Снова! У него точно кто-то появился! Узнаю, кто это – убью дрянь!
– Да не бери в голову! Он просто мстит тебе за тот случай на пляже. Ну помнишь, когда ты отказалась у него ночевать.
– Я не отказалась, Уль – так, перед вами цену себе набивала, а сама… Я дура, Улька, не устояла! А теперь Лихачёв нос от меня воротит! – хнычет Голубева, а у меня всё внутри завязывается в тугой узел: кому, как не Машке, знать, как сильно я всегда любила Егора!
Разворачиваюсь на пятках и несусь прочь. Кого-то сшибаю с ног, сама чуть не падаю на повороте. Не в силах и дальше дышать воздухом, пропитанным предательством и болью, бесцеремонно расталкиваю второклашек, столпившихся у входной двери, и с каким-то остервенением вылетаю в прохладный сентябрь, самый поганый в моей жизни.
Глава 4. Моя реальность
Даня
Громкая