Гордыня. Евгений Геннадьевич Колупаев
на него великолепное впечатление, но он так и не смог привыкнуть к местному снобизму горожан, вычурности высшего общества, лицемерию и другим особенностям столичного общества.
– Ты уже проснулся? – Спросил Кальбин.
– Я не спал.
Мы почти приехали в город. Я думаю, тебя положат в лазарет, не станут сразу допрашивать о случившемся, учитывая твоё состояние. Ты выглядишь очень спокойным, словно тебя это совсем не тревожит. Жара у тебя вроде уже нет, но безразличие никуда не исчезло. С тобой точно всё в порядке? Ты словно в прострации с ночи, как-будто отрешён от мира.
– Если не считать сломанных рёбер, тело ещё ноет, но не так сильно. Жар не пропал, просто стал меньше, я всё ещё его чувствую. – Сказал Незурим. – У меня сейчас уже нет причин волноваться, Кальбин. Если они и были, то только до того, как всё это произошло, а сейчас я уже сталкиваюсь с последствиями, а не принимаю решение. Я движусь к неизбежному, нет никакого смысла волноваться о том, что уже случилось. Теперь мне остаётся только дать показания и ожидать дальнейших решений в Ордена.
– Я ни с чем не спутаю твой обременённый взгляд. – Сказал Кальбин. Я вижу твоё безразличие к происходящему, но ещё я вижу, как что-то другое обременяет твой разум. Не знаю, что там произошло, но, похоже, что-то очень серьёзное, раз ты так сильно погружён в себя и даже думать не хочешь о расследовании, которое будут проводить в отношении тебя. Что же тебя так терзает?
Незурим посмотрел на Кальбина взглядом, по которому становилось понятно, что этого ему не расскажут.
– Надеюсь, что это только из-за того, что мне не положено знать по статусу и информацию не следует передавать мне по соображениям секретности, которую ей могут присудить.
За спиной Незурим услышал, как распахнулись ворота в город. Они уже въезжают в город. По пути проходившее мимо горожане смотрели на идущих паладинов, на повозку с лошадью, в их глазах читался интерес и опасливость. Паладины для них ассоциировались с одержимостью, которой они боялись, боялись стать жертвами нечистых сил, которые могли каснуться каждого человека. Паладинов все недолюбливали, особенно из-за их решимости, которая граничила с бесчеловечностью, их суровости, которая граничила с жестокостью. Паладины многим представлялись фанатиками, а фанатиков мало кто любит, фанатизм их порой граничил с безумием.
– Люди смотрят на нас, как на безумцев. – Сказал Незурим Кальбину. – Страх и опаска в их глазах читаются столь же отчётливо, сколь и наши молитвы.
Кальбин стыдливо осунулся, когда услышал это. Он приблизился к Незуриму, сделать их разговор более приватным. – Хотел бы я оправдаться, да смысла не вижу. Мне самому уже давно надоело ловить взгляды, полные страха и опаски. Разве так должны выглядеть в глазах людей слуги Церкви, слуги Бога? Никогда бы так не посмотрели на настоящих священников и паладинов, защитников люда. Нас боятся, Незурим. Кальбин отошёл обратно от повозки Незурима, показав, что не хочет продолжать этот