Море, горы и киты. Матвей Дмитриевич Балашов
только у Анны Викторовны Галицкой на лбу откуда-то появился третий глаз и это меня ничуть не удивляет.
– Двадцать восемь лет назад я обнаружила свой дар, – колдунья встаёт и подходит к газовой плите, стоящей рядом с головой зебры. Щёлкает зажигалка, и синее пламя обхватывает маленький чугунный чайник. – Двадцать восемь лет… – она вздыхает и медленно возвращается на своё место, снова закуривает и закидывает ногу на ногу. В этот раз сверху правая. – Мне тогда было всего десять… – Анна Викторовна, кажется, забыла о моём присутствии и говорит сама с собой, а я только смотрю в её третий глаз, не отрываясь, и вижу там бесконечно чёрное звёздное небо. – Это было утро второго февраля. Холодное тёмное зимнее утро… – она выпускает дым в мою сторону, и мои глаза слезятся. – Родители уже ушли на работу, и мы с Лизой остались дома вдвоём. Мы говорили о чём-то нелепом, о чём обычно говорят девочки в этом возрасте, смеялись, дурачились… Это было холодное тёмное зимнее утро, – зачем-то повторяет она. – Тем утром я случайно пролила кипяток на руку моей младшей сестры, – знахарка начинает говорить быстро, и половина слов вылетают со свистом, – и мне было так стыдно тогда, я хотела провалиться под землю, не могла вынести вида её слёз, хотела помочь хоть как-то… А потом… – она шмыгает. – Потом я вылила остававшийся в чайнике кипяток на свою руку, чтобы показать ей, что и мне тяжело, что и мне не менее больно… – женщина задирает рукав халата, и я вижу чуть ниже локтя красное пятно от древнего ожога, напоминающее очертаниями Евразию.
Где-то очень далеко свистит маленький чугунный чайник, охваченный синим пламенем.
– Мне было невыносимо больно, однако я прикусила язык и терпела. Терпела, наблюдая, как плавится и краснеет моя кожа, как расширяются от страха и удивления глаза моей младшей сестры… – чайник надрывается, но Анна Викторовна продолжает. – В тот момент на кухне пахло варёным мясом.
Она закрывает все три глаза и начинает беззвучно шевелить губами, иногда вздрагивая всем телом. Визг чайника и сгущающийся дым делают эту картину ещё неуютнее, и я кашляю, чтобы вернуть её в реальность. Это не помогает.
– Вы получили свой дар, облившись кипятком?
Знахарка резко открывает глаза, налитые кровью, и подскакивает ко мне, так близко, что кончики наших носов почти соприкасаются. Сигаретный дух из её рта заменяет мне воздух.
– В тот день я принесла в жертву частицу себя взамен на непрошеный дар, – она говорит шёпотом, но мои барабанные перепонки готовы лопнуть. – В тот день я потеряла сестру, – крохотная слеза прокатывается по её щеке и падает на мою ладонь: горячо. – Разве десятилетняя девочка заслужила, чтобы у неё на руках умерла собственная сестра? Разве хоть что-то способно окупить эту жертву?!
– Но как?..
– Я не знаю, – сознание постепенно возвращается к ней, – и никто не знает, никто так и не выявил причину смерти, – Анна Викторовна наконец отходит от меня и убирает чайник с плиты, в комнате становится спокойнее. – Я до сих пор чувствую, как её сердце бьётся