Домой приведет тебя дьявол. Габино Иглесиас
потому что не устоял на ногах, когда ее останки опустили в темную землю, я поднял руку на Мелису.
Мы были в кухне. Она схватила стакан с водой рядом со мной, пока я мыл тарелки. Она сказала, что под раковиной лужа. Опять барахлил измельчитель отходов. Грязная вода капала на все, что мы там держали. Она сказала, что запах гниющей пищи и грязной воды действует ей на нервы, наводит на мысли о мертвечине. Я ей сказал, что обращусь к управляющему.
– Ни к кому ты не обратишься, – сказала она. – Ты всегда говоришь, что сделаешь то, сё, но через минуту забываешь о своем обещании. Ты всегда жил в выдуманном мире. Pinche despistado[19]. От тебя пользы как от козла молока. Я сама схожу к управляющему.
Обреченность в ее голосе жалила. Она не вскрикнула. Она не вскинула агрессивно руки, как делала это, когда мы спорили. Она не стала ругаться, брызгая слюной, как делала это, если я портачил по-крупному, неприкрытая ненависть отскакивала от ее маленьких белых зубов. Слова приходили из замерзшей пустоши, где оставались лишь руины любви в виде окаменелостей под пятнадцатью футами вечной мерзлоты. Я слышал их и видел прячущихся за ними монстров. Я посмотрел ей в глаза и увидел две небольшие лужицы пустоты там, где прежде свет освещал ее зрачки. Мелиса была сломлена и, как и я, представляла собой вместилище ненависти. Ее горечь хлестала меня по спине, словно кнут, оставляя на мне кровавые разрывы плоти. Se me clavaron sus palabras como un millо́n de diminutos cuchillos[20].
Ее мрак, ее тяжесть были настолько близки, что я не мог дышать.
– Как от козла молока, – эти слова повисли на миг в воздухе. Ей нужно было пройти мимо меня, чтобы вернуться в общую комнату, поэтому она подошла ко мне ближе. Потом остановилась. Я чувствовал ее тело у себя за спиной, ее тепло так близко к моей коже.
– Как от козла молока. – Она была слишком близко. Слова прозвучали слишком резко и таким тоном – мне словно нож в спину вонзили.
Злость вспыхнула у меня в груди. Я хотел, чтобы она отодвинулась от меня, а потому пожал плечами, давая ей понять, что она зашла в мое личное пространство. Но она стояла слишком близко. И была довольно невысокой. Мой локоть ударил ей по носу. Руки ее взлетели в воздух. Стакан вылетел у нее из рук, когда она отпрянула шага на два, ударился об пол и разбился. Мелиса отступила на два шага, и ее нога ударилась обо что-то. Она хотела было схватиться за лицо, но ее руки снова дернулись – одна подскочила вверх, другая ушла назад. Мелиса ударилась задницей о дешевый обеденный столик, и ее инерции хватило, чтобы она рухнула на него спиной. Звук бьющегося стекла был звуком тысячи кошмаров.
Мелиса, сидя на полу с разбитым до крови носом, окруженная битым стеклом, подняла на меня глаза. Ее губы дрожали, руки тряслись, но ее глаза смотрели таким тяжелым взглядом, что начисто сокрушили меня. Одним взглядом она обрушила на меня все свои унции ненависти, все аргументы, все обвинения. Взволнованное извинение, подбиравшееся к моему горлу, остановилось на полпути и умерло, превратилось в комок, а не в слова.
Я ударил мою жену и мать моей мертвой дочери локтем в лицо.
Я пытался оттолкнуть любовь моей жизни, как отталкивают
Здесь: У тебя один ветер в голове (
Ее слова вонзились в меня миллионом крошечных ножей (