Смерть Отморозка. Кирилл Шелестов
не ухаживает за лошадьми?
–У нас с ней по этому поводу было несколько объяснений. Я задавал тот же вопрос, что и ты, а она меня уверяла, что это – дикие лошади, и в специальном уходе они не нуждаются, им от него будет только хуже.
–Дикие лошади бегают в прериях! А эти – заброшенные!
–Примерно это я и пытался донести до нее, но без особого успеха. Впрочем, кое-чего мне все же удалось добиться. Видишь вон ту кабинку вдалеке? Ее поставили по моему настоянию. Лошади укрываются в ней от непогоды.
–Ты за нее заплатил?
–Естественно. Иначе ее бы там не было.
–Ты очень гуманный! – улыбнулась Анна.
–Вовсе нет. Просто во мне есть чувство ответственности. Летом я прошу держать лошадей подальше от дома, – от них летят мухи. Но они все равно приходят.
–Может быть, они тоже хотят поговорить с тобой о политике? Не ожидала я от Лиз такого равнодушия к животным! Ведь она сама завела этих лошадей, верно?
–Она. Я бы выбрал лошадей попородистее. Но ее не стоит винить; деревенский народ проще относится к смерти, меньше ее драматизирует. Здесь много заброшенных часовен, а рядом – небольших кладбищ, и это воспринимается целостно: Бог, жизнь, смерть. Каждый день видишь на дороге раздавленных машинами зверьков, гуляя, натыкаешься на останки мелкой живности, растерзанной хищниками; замечаешь погибшие деревья, иссушенные паразитами, но это не портит ни общей красоты, ни радости жизни; смерть – необходимая часть того и другого. Здесь на природе полнее понимаешь жизненный цикл, привыкаешь к нему. Прошлым летом совенок выпал из гнезда, прямо на террасу. Случилось это днем, он еще не умел летать, солнце слепило его, было жарко. Кое-как он доковылял до крыльца, забился в угол, уткнулся головой в камень и затих. Я тренировался на веранде, заметил его, звоню Лиз: что делать? Она отвечает: ничего, ждать, может быть, мать его подберет. Трогать нельзя, иначе мать от него откажется. Я объясняю, что он не выдержит в такой зной, без еды, без воды…. «О, не волнуйтесь, месье Поль. Если он умрет, я приеду и уберу его, чтоб он вас не смущал».
–Как жестоко!
–Ква. Вернее, с’est la vie, quoi. Оборотная сторона французской отзывчивости. Поверхностный народ, сентиментальный, готовый трогательно заботиться о брошенных животных или о клошарах, потому что это –наполняет их чувством превосходства. Но французы палец о палец не ударят, чтобы помочь тем, кто выше их умом. Когда в прошлом веке после революции здесь оказался цвет нашей интеллигенции: Бунин, Бердяев, Набоков, Ходасевич, Мережковские и многие другие, – десятки тысяч человек, переживших страшную катастрофу, потерявших все, что имели, то у французов они не вызывали никакого сочувствия. На них смотрели, как на непрошеных раздражающих гостей. До конца своих дней они так и оставались апатридами, людьми без гражданства, в отличие от современных выходцев с Ближнего Востока. Те находят здесь вторую родину, но не испытывают за это к французам благодарности. Впрочем, это скорее характеризует их, чем французскую отзывчивость. Все тот же жизненный цикл. Французы легко плачут, но и забывают столь же легко. В целом они довольно бессердечны, хотя не в той степени,