Папенькина дочка. Петр Сосновский
мои «гулянки» окончились. И вот после значительного перерыва я вновь отважился рискнуть.
На танцы мы отправились ни сразу. Я вначале поужинал, затем принялся подбирать одежду. Она у меня была спортивного покроя и к данному мероприятию не очень подходила. Мне пришлось долго копаться в шифоньере, я бы так и не выбрал подходящую, но мать помогла:
– Сынок, надень брюки, рубашку и свитер. Брюки прежде отгладь. Да и не забудь сапоги – они должны блестеть, как у отца!
Мой отец Николай Валентович любил наряжаться. Одежда у него была безукоризненной. Мать это связывала не только с работой, но и с тем, что его словно магнитом тянуло к слабому полу. Шикарные костюмы, рубашки, особенно галстуки, помогали отцу быть с этим самым полом «на высоте», вести себя свободно, без стесненья. Я с ним сравниться не мог. Отец часто предлагал мне отправиться в столицу и как следует приодеться, но я был равнодушен, отказывался. Мне было достаточно того набора, который однажды второпях я купил себе вместе с матерью в нашем местном универмаге после возвращения со службы в армии. Сейчас я мог винить только себя. Размышлять долго, не было времени. Я оделся, как мне велела мать, и предстал перед зеркалом. В нем я увидел какого-то напыщенного парня. Мне мой вид не понравился.
– Мам, посмотри на меня, – спросил я, – ну, разве вот так будет хорошо? Ты согласна меня отпустить? – я, нарочно неуклюже, повел большими широкими плечами.
– Да, я тебя отпускаю, – улыбнувшись, ответила мать.
Я не удержался и задал ей провокационный вопрос:
– Ты хочешь, чтобы я был похож на отца?
Мать с моим отцом Николаем Валентовичем намучилась. Он, как считала она, ни одной юбки не пропускал.
– Нет, не смей! – неожиданно громко выкрикнула мать, затем, взглянув на моего товарища, чуть мягче добавила:
– Иди уж! – и подтолкнула меня к двери. Мне ничего не оставалось – пойти на танцы.
На улице была поздняя осень, лежал снег. Я, надел пальто, на голову шапку и, конечно же, не забыл – начистил сапоги. Закрывая за собой дверь, я мельком заметил, что мать расстроена, хотя она и с одобрением посмотрела на моего друга. Ее довольство заключалось в том, что Виктор Преснов сумел меня расшевелить – вытянул в свет, на люди. Нет, она не верила в то, что я стану таким как мой отец, иначе бы не отпустила.
Дом культуры машиностроительного завода находился в большом старом здании, распластавшемся на пригорке среди могучих тополей городского парка. Он стоял на соседней улице, недалеко от дома, и я решил – ладно немного потолкаюсь с товарищем, ничего страшного не произойдет, затем прогуляюсь по свежему воздуху и на боковую.
Танцы начинались в восемь вечера. Отец приезжал домой часов в девять-десять, а порой и позже. У меня было желание вернуться до его приезда.
Отец работал в Москве в каком-то министерстве. У него была служебная машина. Однако он от домашних это обстоятельство скрывал, пользовался ею, не утруждая водителя: часто отпускал его; если ехал домой, то лишь до городка, а после добирался на