Анафем. Нил Стивенсон
аппарате. В начале стояла вчерашняя дата. Оказалось, что это мать Джезри написала ему записку на какой-то машине, генерирующей ровные ряды букв. Записка была на ортском, всего с несколькими ошибками (мать Джезри не умела использовать сослагательное наклонение). Там были термины, нам незнакомые, но смысл мы вроде бы разобрали: отец Джезри выполнял много работы на какую-то труднообъяснимую сущность. Судя по части света, в которой она находилась, мы поняли, что это некий орган мирской власти. Вчера мать Джезри с большой неохотой и даже со слезами вынуждена была уехать к нему, потому что для его карьеры совершенно необходимо её присутствие на каком-то мероприятии, суть которого мы тоже не поняли. Они намеревались всенепременно вернуться к банкету в Десятую ночь и прилагали усилия, чтобы туда пришли три старших брата и две старшие сестры Джезри. А пока она испекла ему печенье (об этом мы уже знали, потому что служанка принесла нам его на блюде).
Джезри провёл меня по дому, который по ощущениям напоминал матик, только безлюдный. Там даже были интересные часы, которые мы долго исследовали. Потом мы взяли с полок книги и на какое-то время увлеклись чтением. Потом в базском соборе через улицу зазвонили колокола, которым начали вторить интересные часы. До нас дошло, что книги можно читать в любой другой день, и мы смущённо поставили их на место. Мы ещё походили по дому и остановились на веранде, где доели остатки печенья, разглядывая собор. Базская архитектура в двоюродном сродстве с матической: широкая и закруглённая там, где наша – узкая и заострённая. Но этот город в секулюме был далеко не так важен, как концент светителя Эдхара – в матическом мире, поэтому их собор не шёл ни в какое сравнение с нашим.
– Ну как, ты стал счастливым? – пошутил Джезри, кивая на печенье.
– На это нужно две недели, – ответил я. – Поэтому аперт только десять дней.
Мы вышли на газон, миновали ворота и направились вниз с холма.
Корд работала в таком месте, где всё было из металла, то есть очень старое. Не такое старое, как постройки из камня, но скорее всего середины эпохи Праксиса, когда сталь подешевела и по рельсам пустили тепловые машины. Комплекс находился в четверти мили от столетних ворот, в конце канала, по которому баржи с реки могли подходить и к обычным, и железным дорогам. Вид у здания был неухоженный, но из-за своей огромности и тишины оно казалось даже величественным. Его огородили забором в два моих роста, из листов гофрированной стали, врытых в землю или вмурованных в бетон. Листы были сварены между собой и закреплены раскосами из старых рельсов. Для ветровой стяжки очень уж солидно. Солидно – не то слово; мы с Джезри наперебой высказали это наблюдение и заспорили, для чего нужна такая конструкция. Другие части ограды были из стальных ящиков, в каких под конец эпохи Праксиса возили товары на кораблях и поездах. Часть из них была заполнена землёй, часть – металлоломом, настолько спутанным и покорёженным, что он больше походил на органику. Кое-где и вправду была органика, потому что всё это дело колонизировала буряника. Вдоль забора росло много