Высшая форма логики. Оксана Обухова
и очень некстати вспомнила не только вредный замок на дачной калитке, но и недавнюю историю, когда она приехала к родителям в поселок и поняла, что забыла ключи от дачи дома. А мама с папой в магазин уехали и на два часа застряли в пробке. Нике тогда пришлось лезть через забор, потом выбрасывать любимые шорты, зацепившиеся непонятно за что на заборе.
– Абсолютно, – подтвердил невозмутимый Кот.
– Слушай… а как ты вообще всему этому научился? Ты же… ты не похож на уголовника.
Ника внимательно поглядела на стоящего рядом сорокалетнего мужчину, похожего на обеспеченного потомственного интеллигента. Таких уравновешенных типов обожают женщины любого возраста, от ускользнувших от бара нимфеток, сейчас с интересом глазеющих на застывшую у стойки парочку, раздумавшую скандалить, до вполне себе солидных бизнесвумен. На памяти Вероники Котов всего лишь раз потерял самообладание. Тогда ему позвонил Тополев, и Игнату пришлось делать выбор: отдавать Веронику костоломам Константина Федоровича или пытаться решить вопрос без привлечения оных. Тогда Кот побледнел буквально на глазах и начал обливаться потом.
– Спасибо, – усмехнулся вор. – Как-нибудь расскажу свою историю. Обещаю.
– Ловлю на слове.
Котов заинтересованно поглядел на делающую еще один глоток текилы Полумятову и, покачивая головой, сказал:
– Знаешь, у тебя поразительная стрессоустойчивость. И реакции.
Ника мысленно усмехнулась. И пожалела, что никому не рассказала о том, что с ней творилось в доме Кощина. О приступах раздвоения сознания, навалившейся немочи, кошмарах наяву…
– Игнат, ты сможешь меня как-то отмазать от участия в ложечной эпопее?
– Конечно. Разумеется. В тот дом может прийти не только кондитер, но и электрик, к примеру.
– Ловлю на слове еще раз.
– Я тебе должен, – бесстрастно напомнил собеседник.
Ника повернула голову, сколько позволила шея, положила подбородок на плечо и, разглядывая невозмутимого Кота, сказала:
– В том, что я оказалась втянута в историю с «сильфидой», виновата была Жанна. Она меня выбрала, не ты.
На щеках Игната заиграли желваки, глаза как будто помутнели. И пьяненькая кулинарша отважилась спросить:
– А-а-а… ты, прости, ее любил?
Взгляд Котова вынырнул из воспоминаний, сосредоточился на неплохом наборе коньяков и вин напротив стойки.
– Не знаю, – признался вор и замолчал. Но понял, что ответ неполный, верткий и едва слышно добавил: – Она была единственной, с кем я мог быть самим собой.
– Единственной… – прошептала Вероника и внезапно, развернувшись на стуле, уткнулась лбом в плечо Котова. – Как это больно… да? Всегда притворяться… быть тем, не кто ты есть… – Ника неожиданно вскинула лицо вверх и тихонько хмыкнула. – Слушай, а давай творожка купим? Ложечку от Аркаши получим, откушаем… Когда еще заговор на богатство от покойного волшебника получим, а?
Грудь Котова затряслась, кадык задергался, поперхнувшись смехом, вор выговорил:
– Ты все-таки невероятна…