Свет Неутешенных. Герман Чернышёв
шахта»
В «Пивной шахте» стоял ненавязчивый ночной гомон. Хозяин Говель, бывший надсмотрщик верхнего яруса северных копей, трагически располневший к своим шести десяткам, не без помощи сыновей возвёл вблизи Глухих ворот постоялый двор. В основном из сострадания к собратьям-туннельщикам, лишённым столь нужного комфорта. И ещё потому, что место было людное. Постой считался вполне подъёмным по здешним меркам, хотя после душных тоннелей хочешь не хочешь – раскошелишься на прохладительную выпивку и часок-другой без гула в башке, сколько бы это ни стоило.
Креупци, облюбовавший это местечко по наущению Родорика, сидел за таящимся в тени крайним столиком в компании кружки густого эля и наблюдал за тем, как хозяин с совершенно усталым видом выметает в дверной проём каменную пыль, насыпавшуюся со складок шахтёрских одежд.
«Шлёп… шлёп…» – просочился сквозь оконную створку мокрый звук.
– Сырость… – Креупци устало потёр глаза, боль усилилась. Темнота шахт, казалось, уже не спасала, как раньше.
– Ничего, что я тебя потревожу? Не хочется, знаешь, сидеть одному…
Креупци разлепил веки. Бернек, устроившийся напротив без всякого приглашения, поставил на стол железный фонарь, который всегда носил с собой, и стал разматывать огромный шарф, натянутый почти до носа.
– Проповедник… Пришёл помолиться пивному бочонку?
Бернек снисходительно улыбнулся, но затем запутался в шарфе и об улыбке забыл.
– В определённом смысле, Креупци. Не хочу идти спать трезвым, иные проповеди дорого мне обходятся. Тем более что по ночам холод страшный.
Скептичная мина, которую Креупци всегда надевал, исчезла.
– В последнее время расхаживать по темени небезопасно. В особенности – для безоружных набожников.
Бернек не успел ответить. До них долетел лопочущий говорок трактирщика.
– Госпожа, вряд ли вам здесь понравится… – Говель суетливо жестикулировал, заслонённый невысокой фигурой в плаще с капюшоном. – Общество здесь не по вам…
Сохранив невозмутимость, незнакомка прошла в дальний конец помещения и села у окна. Креупци не страдал любопытством, но неявное чувство тревоги всё же заставило его приглядеться: у неё под капюшоном блеснули две тусклые кровавые точки. Тотчас глаза пронзила отчётливая режущая боль, он издал глухой стон и быстро отвернулся.
– В чём дело? – насторожился Бернек. В добродушном взгляде проскользнуло что-то зловещее.
– Кажется, очередной выродок, – отозвался Креупци, с трудом раскрывая глаза. – Нередко их вижу. Гадкие глазёнки… Гадкий в них свет.
Его искажённое лицо постепенно разглаживалось, боль медленно перетекала в привычный зуд.
– Они, как и другие, нуждаются в утешении.
Креупци неприязненно покривил губы.
– Утешении? В чём ты собрался их утешать, проповедник? Они перерезали целое королевство, думаешь, они…
– Прошу простить, – встрял Говель, подковыляв к столу с нервным выра