Немецкая философия. Философия времени в автопортретах. Том 2. Под редакцией и с предисловием Раймунда Шмидта. Валерий Алексеевич Антонов
целых систем. Таким образом, библиография, хотя и ограниченная Германией и заканчивающаяся годом смерти Канта, достигла объема в 623 страницы с почти 2900 номерами. Подобные работы крайне необходимы для истории философии. Если возможно, их следует создать для всех великих философов. Только на этой основе можно написать историю отдельных философских школ и великих философских течений, а такие описания крайне необходимы. Ведь не бывает так, как часто представляется в недальновидном изложении истории, что один великий философ оказал прямое влияние на другого, например, Кант на Фихте, тот на Шеллинга и так далее. История не так проста. Если бы Фихте родился на 15 лет раньше или позже, он никогда бы не написал свою «Wissenschaftslehre». И все же в обоих случаях Кант мог повлиять на него своими трудами. Но что не могло повлиять на него, особенно в пору его юношеской упругости и наибольшей образованности, так это мощное интеллектуальное течение, исходившее от Канта и втянувшее в свои круги почти весь ученый мир, соглашавшийся или не соглашавшийся, радовавшийся или негодовавший, и оказавшее сильнейшее влияние даже на тех, кто был далек от университетов, на обывателей и бизнесменов. Все это нужно описать, изобразив это течение во всей его могучей силе, в его пленительной энергии, в его широте и глубине. А затем, с другой стороны, изобразить личность Фихте: тогда становится понятным, как он, в полном расцвете сил своей молодости, должен был быть захвачен и увлечен этим движением, как он с «внутренней необходимостью отреагировал на него именно таким образом и отклонил его в совершенно ином направлении, чем предполагал Кант. Только так можно по-настоящему понять и изобразить великие исторические контексты, и для этого, опять же, такие работы, как моя библиография Канта, являются необходимой предпосылкой.
Весной 1896 года я обязался перед Берлинской академией наук опубликовать рукописное наследие Канта, даже отдаленно не представляя, какую работу я на себя беру. Это связало мою энергию не просто на годы, а на десятилетия. На самом деле я хотел попрощаться с Кантом. Мои исследования и планы были сосредоточены на эпистемологических, метафизических, ценностно-психологических и этических проблемах. Но мне обещали двухлетние каникулы и перспективу полного освобождения от учебы после завершения издания. Поэтому я подписал контракт и обрек себя на принудительный труд, который придал моей научной деятельности совершенно иное направление, чем я предполагал изначально. Чтобы издание соответствовало всем научным требованиям, мне пришлось, без внутренней радости и с постоянной тягой к систематической философии, работать в самых отдаленных областях: потребовались глубокие исследования в области истории физики и химии, географии и геологии. Но прежде всего мне пришлось на долгие годы погрузиться в филологическую работу над деталями. Необходимо было создать новый метод датировки размышлений, записанных Кантом в его рукописях,