Академия (не)счастья. Елена Макарова
особенного, ради чего можно было бы умереть?
– Умереть? – повторил, точно насаживал наживку на крючок, который, я как идиотка, заглотила. – Насколько мне известно, она жива. – В следующий миг краски поблекли, на мир словно опустился сумрак. А голос Деона превратился в загробный шепот, отзываясь во мне могильным холодом: – Не клич смерть раньше времени. Или она твоя верная спутница? Вы так неразлучны, что она уже стала твоей тенью?
Деон смотрел с той же кривоватой ухмылкой, наслаждаясь моей реакцией. Гореть ему в ведьминском огне!
Я подавила первый импульс и едва успела скрыть овладевший мной испуг и неутихающую тоску. Но подоспевшая ярость стерла с моего лица все их следы. Отец всегда повторял, что нельзя использовать в качестве источника силы столь нестабильные субстанции, как эмоции. Но я никогда не слушала… В моем сердце не осталось ничего кроме ярости.
Я перегнулась через стол и приблизилась к Деону.
– Упоминать само имя Смерти опасно, – мои пальцы, точно смертоносный паук, пробежались по его запястью, – она может услышать твой зов, – и сжали его. Вверх по его плечу, пробираясь под кожу, черной паутиной устремился обжигающий холод.
Деон побледнел, до того пышущие жизнью алые губы приобрели голубоватый оттенок, Он вздрогнул, будто не смог сделать очередной вдох.
– Все еще видишь тень за моей спиной? – ядовито полюбопытствовала я. – Или она уже за твоей?
Деон дернулся, вырывая руку, и отшатнулся. В глазах застыл ужас.
– Кто ты? – с трудов выдавил из себя жалкий писк.
– Смерть.
Я поднялась из-за стола, и забыв о нетронутом ужине, поспешила прочь из столовой. Прочь от Деона Винтера. И всех тех, кто провожал меня недоумевающими взглядами.
Кляла себя на чем свет стоит. Провал за провалом. Я приехала с идеально выверенным планом, но на каждом шагу ошибалась. Ненавидела импровизации, которые так искусно удавались отцу. Но похоже, в Аттанской академии по-другому нельзя.
Необходимо было перевести дыхание и успокоиться.
***
Уединение я нашла в парке. Предзакатное солнце окрасило небо в багровые, точно кровь, цвет. Пение птиц почти стихло. Лишь треск цикад. От дневного зноя остались лишь отголоски, тянуло вечерней прохладой.
Нырнула под ветви ракитника и ступила на заросшую каменную дорожку. Извиваясь, она вела к остроконечной калитке. Знакомая энергия не заставляли сомневаться, что это было за место.
Я петляла между надгробий, касаясь холодного мрамора. Устав, бесцеремонно присела на одно из них. Будь рядом мама рядом, пожурила, что я веду себя бесцеремонно, а отец непременно бы заступился за меня:
– Милая, не души в Рози непосредственность и свободолюбие, – подмигнул бы мне, тепло улыбаясь.
– Я лишь пытаюсь привить ей хорошие манеры, – вскинула бы мама руки, перепачканные в муке, которая легкой дымкой медленно плыла в теплом пряном воздухе, наполненном ароматом свежей выпечки.
– Манеры еще никого не сделали счастливым, – ворковал папа, пытаясь тайком украсть печенье.
– Как