Пегас. Даниэла Стил
давний друг – высокопоставленный офицер вермахта – и предупредил, что если я вместе с сыновьями не уеду из Германии немедленно, то нас арестуют и отправят в концентрационный лагерь. Отныне и я сам, и мои дети стали евреями, а следовательно, людьми «нежелательными». Мне необходимы работа и финансовая поддержка в Америке, Англии или какой-то другой стране, куда удастся уехать. Понятия не имею, что делать и на какие деньги растить детей на чужбине. Работать могу только конюхом, грумом или шофером – ничего иного делать просто не умею. – Голос сорвался от сдержанных рыданий. Алекс остановился, повернулся к другу и замер.
– Ты серьезно? Это не шутка, не розыгрыш? – наконец с трудом проговорил он. История казалась невероятной, особенно слова о том, что мать Николаса жива, а сам он – еврей, пусть даже частично.
– Неужели я похож на шутника? Что же, черт возьми, мне теперь делать?
– Искать спонсора и работу, причем чертовски быстро, – мрачно ответил Алекс. Оба знали, что происходит в Германии со времени принятия инициированных Гитлером Нюрнбергских законов, вот только не могли представить, что травля затронет одного из них. Ужасная новость полностью объясняла убитый вид Николаса.
– И какую же, позволь спросить, работу прикажешь искать? – с горечью уточнил он. – Ты, по крайней мере, умеешь тренировать лошадей, а я не способен даже на это. Могу только ездить после того, как кто-нибудь их обучит.
– А ты уверен, что невозможно откупиться или убедить нужных людей изменить мнение? – Алекс до сих пор не верил в безысходность ситуации – собственно, как и сам Николас, – и все же правда оставалась правдой.
– Отец уверяет, что вариантов не существует. Его друг, генерал вермахта, велел уезжать немедленно, в нашем распоряжении не больше нескольких недель. Понятия не имею, что делать. С какой стати кто-то согласится дать мне денег или примет на работу, на которую я неспособен?
– Что-нибудь придумаем, – пытаясь успокоить, заверил Алекс. Однако даже больше, чем необходимость найти для друга финансовую поддержку и работу, его тревожило сознание потери близкого человека – товарища в детских играх и соучастника в проказах, почти брата. Николас уедет из Германии скорее всего навсегда и уж точно надолго – до тех пор пока страна не придет в себя. Кто предскажет, сколько времени для этого понадобится? – А мальчики уже знают?
– Я и сам узнал только сегодня утром, – пожал плечами Николас. – Не собираюсь ничего им говорить до тех пор, пока не пойму, что делать дальше. Что, если так и не смогу ничего найти и всех нас арестуют?
– Если подобное случится, вы выдержите. Но допустить этого ни в коем случае нельзя. – Алекс не мог представить, что все трое окажутся в заключении. Слишком жестоко. Что, если кто-нибудь из них не выживет? Нет, надо непременно найти способ избавления! Он попытался вообразить, что было бы, если бы эмигрировать пришлось им с Марианной. Разум отказывался принимать страшную возможность, но в одном сомневаться не приходилось: