Путешествие в решете. Сергей Мурашев
рассмеялся и решил не открывать себя. А зря, благодаря этому прославился бы сначала на район, а потом и на область, что в любое время года в голом виде играю на трубе-перделке. Про эту перделку я узнал позже.
Лазарь подошёл на смех. В отличие от меня, он сразу заметил рыбу:
– Почём продаёшь, друг?
– А ты хочешь купить? – ответил парень, улыбаясь.
– Если куплю, то до Москвы доедет?
– А сколько будете ехать?
– Двенадцать часов.
– В крапиву замотайте, так доедет. Вон у тебя в углу много колосится. Рыбу бери, которая на тебя глядит. – Казалось, парень ловил рыбу от нечего делать и ему некуда было её девать.
Мы взяли двух средних щук и одного крупного окуня. Головы у щук были заломлены, из них медленно уходила жизнь, и они словно таяли и бледнели, теряя цвет на глазах. Колючий окунь оказался ещё совсем живым, и Лазарю пришлось прижимать его ногой к сходням.
– Поехали? Или чего? – крикнул парень Петуне.
Тот пошёл к лодке:
– Последние штрихи. – Он поковырялся носком сапога в куче рыбы.
Алёна уже тоже не слушала Анатолия. Похоже, после того, как упал диктофон, она совсем потерялась и просто не могла слушать. А Анатолий вовсю разговорился. Он, кажется, даже плакал. И так трогательно, как дети, которые просят милостыню. У меня самого защипало в глазах, словно я насмотрелся на яркое солнце или блестевшее от него озеро. Так вчера в бане капли пота пробились и потекли по лицу. Алёна пошла к лодке, и Анатолий лёг на стол, и я подумал, что он замарает рубаху помидорным соком.
До этого я хотел попросить мужиков помочь с разгрузкой машины, но теперь, после того, как взяли рыбу бесплатно, просить было неловко. Они в несколько гребков быстро отплыли от берега, а потом пошли потихоньку. Лазарь всё ещё держал ногой окуня, время от времени ударяющего хвостом. Когда я взял его в руки, то сразу почувствовал его упругую рыбью силу и радостно помахал рукой уплывающей лодке.
Мы нарвали крапивы, переложили ею рыбу, причём делали это так, словно уже готовим какое-то аппетитное блюдо. Пакет с этим блюдом, пахнувшим свежим запахом щуки, завернули дополнительно в тряпку и убрали под пассажирское сиденье кабины, чтобы не забыть.
Когда я пришёл звать Анатолия на разгрузку, он осторожно притронулся кончиками пальцев к виску:
– Голова болит, – и помогать отказался.
Мне пришлось разгружать одному. Лазарь сидел на сходнях спиной к домику и мочил в воде ноги. А может, просто сидел. Во время одного из перерывов, чтобы как-то отыграться на Анатолии, я спросил его:
– Чего ты пишешь-то? Показал бы хоть.
Анатолий лежал на своей постели на столе, укрывшись с головой простынёй. После моих слов он зашевелился, вылез из-под простыни и, опершись на локоть, сказал:
– Дай рюкзак!
Я не двинулся с места.
– Дай рюкзак! – повторил он обиженно.
Я подал. Анатолий достал из него две толстые тетради, протянул мне и снова спрятался под простыню.
Меня удивило, что тетради были исписаны очень