Девочка из Аушвица. Реальная история надежды, любви и потери. Сара Лейбовиц
где находимся.
Внезапно засов скрипнул, двери открылись, и до нас донеслись голоса, говорившие на немецком. В вагон ворвался свежий воздух и, смешавшись с вонью внутри, достиг моих ноздрей и заполнил легкие. На меня упал лучик света, пробившийся между головами остальных, и я увидела, какой прекрасный и погожий сейчас день. Откуда могло взяться столь чудесное солнечное утро?
Мальчики лет четырнадцати-пятнадцати в тюремных робах в серо-синюю полоску и таких же полосатых арестантских шапочках начали забираться в вагоны. Они выгоняли нас наружу, повторяя: «Ничего не берите с собой. Вещи оставьте здесь».
Моя мать сказала мне и моим братьям:
– Дети, быстро наденьте по три рубашки, потому что вещи надо оставить здесь. То, что на вас, можно взять с собой.
Она помогла нам вытащить одежду из узлов и нацепить на себя.
Мальчики торопили нас, не позволяя задерживаться в вагоне. Они отказывались что-либо говорить, как будто им велели ничего не объяснять новоприбывшим и не рассказывать о месте, где мы оказались. Единственное, что мы слышали от них: «Наружу! Живо!»
Мой отец оттеснил одного из них в угол вагона, положил руки ему на плечи и попросил рассказать, что это за место. Мальчик что-то ответил ему. Похоже, он сказал правду, потому что до того момента отец говорил нам и остальным пассажирам одеться теплее и рассовать хлеб, если он у кого-нибудь остался, по карманам. Но после разговора с мальчиком он стал вести себя по-другому, тихонько говоря: «Ничего не надо брать. Мы выйдем сами, а вещи нам привезут позже».
Кто-то спросил отца: «Как они узнают, какой мешок мой?» Не представляю, что мой отец думал в ту минуту и через что он проходил. Хоть он и знал, что мы прибыли туда, где убивают евреев, он ничего не мог поделать, не говоря уже об организации восстания или побеге. Большинство пассажиров составляли женщины, дети и старики – больные и слабые. Никто из нас не смог бы восстать или сбежать. Очевидно, по этой причине отец скрыл от матери и остальных пассажиров страшную тайну, которую сообщил ему мальчик.
Поскольку у вагона не было ступенек, мы не знали, как вылезать. Подростки спрыгивали на землю, но старики, беременные и женщины с маленькими детьми выбирались с трудом. Некоторые падали; всем было тяжело спускаться.
Мы были грязные, провонявшие, голодные и слабые. И все равно мы надеялись, что приехали туда, где кто-то нас ждет, – небо было голубое, солнце радостно светило, нас окружали деревья и трава, и нам казалось, что мы достигли красивого благополучного места и что очень скоро сможем вымыться, поесть и снова стать человеческими существами. Мы понятия не имели, что оказались в аду. Мы не знали, что через полчаса из всех нас в живых останется лишь несколько человек.
Моя мать, Блима Гершковиц из семьи Гелб, родилась в деревне Комят – ей было тридцать восемь лет. Моей сестре Рахили – четырнадцать, моему брату Элиезеру – двенадцать, брату Йозефу-Шалому – десять, сестре Фейгеле – восемь, а самому младшему, Азриэлю Цви – три