Paradisus. Василий Гавриленко
котелок, выплеснула на пол остатки воды и вышла из кабинета. Я последовал за ней.
Старуха осталась одна в темноте.
Пока мы отсутствовали, в мой рюкзак забралась крыса, изловчившись, я поймал ее за хвост. Зверек завертелся, щекоча задубелую руку острыми зубками.
– Прекрати, – поморщилась Марина, застегивая куртку.
Я ухмыльнулся, отшвырнул запищавшую крысу.
И тут же на улице застрекотал вертолет. В окно ворвался слепящий свет и крики:
– Рассредоточились!
– Трое сюда, трое туда!
Стрелки. Зачистка!
Я схватил Марину за руку.
– Тише.
– Барух, Семен! – заорал грубый голос так близко, что сердце у меня заныло. – Вы че, уснули там, б… дь?
По лестнице застучали ботинки.
– Рассредоточились, мать вашу!
Похоже, мы влипли по-настоящему.
– К стене, – я оттолкнул побледневшую Марину. Она будто вжалась в камень, расширенными глазами глядя на меня.
Бросившись к двери, я встал за отворотом, держа наготове автомат. Тут же в кабинет ворвался стрелок. Я выстрелил: стрелок завалился вперед, головой в пепел нашего костра.
– Эй, они здесь, – завопил кто-то в коридоре. Секунда промедления – и мы погибли.
Согнувшись, я выскочил из-за двери. Раздался сухой перещелк выстрелов, резкая боль ожгла плечо. Позабыв про автомат, я с разбегу ударил стрелка ногой в грудь. Он отлетел к стене и, ударившись спиной, съехал на пол. Не теряя времени, прошил его пулями.
– Скорее, – заорал я, услышав шаги бегущих по лестнице стрелков. Марина выскочила из кабинета. Автомат в ее в руках дрожал.
Мы бросились по темному коридору. Проклятая западня. Кабинеты выходили окнами на площадь.
Рой пуль разорвал ковер под ногами. Марина взвизгнула. Ранена? Я упал на пол и, повернувшись, выстрелил в ответ.
– Сюда.
Я на четвереньках добрался до ближайшего кабинета. Марина ввалилась следом – вроде цела. Кинувшись к окну, я глянул вниз. По площади сновали стрелки, стаскивая в кучу трупы. Оказывается, в Калуге не так и мало было народу.
Западня… В коридоре шаги, шепот – знают, суки, что мы теперь никуда не денемся.
– Сколько там? – голос снизу, хриплый, властный.
– Двое, конунг, – отозвался кто-то, находящийся в коридоре рядом с нами. – Мужик и баба.
– Бабу постарайтесь живьем взять. Позабавимся.
Каменный Ленин, улыбаясь, указывал рукою на крышу. Я лег спиной на подоконник и посмотрел вверх.
– Марина.
Она приблизилась; в глазах даже не страх и отчаяние, а равнодушие, готовность принять то, что приготовила для нас судьба.
– Марина, – крикнул я: захотелось влепить ей пощечину, подобную той, что она влепила мне. Девушка встрепенулась.
– Забирайся мне на плечи и цепляйся за карниз.
– Уходят, суки, – заорали с площади, когда Марина, дрожа, как новорожденный олененок, отпустила руки с моей шеи и перенесла их на скользкий карниз крыши.
– Подтягивайся,