Курмахама. Надежда Калинина
же твои родители познакомились? И как? Они же из разных социальных слоев, получается. Почему твоя интеллигентная мама за простого рабочего замуж вышла? Неужели среди своих однокурсников не нашла себе кавалера? Странно как-то, ты не находишь? Такой неравный брак получается. Мне кажется, им не очень интересно было вместе. Ну, твоей маме, во всяком случае, – Елене и самой уже стало интересно узнать историю семьи Домакиных.
Но обилие вопросов дало эффект, обратный тому, на который рассчитывала Елена. Геннадий снова смолк, в очередной раз погрузившись внутрь себя. «Ну и ладно, – подумала Елена, не стараясь вывести мужа из очередной задумчивости, – пусть окунется в прошлое, может это не так и плохо. Может он вспомнит, что-то позитивное, приятное. То, что способно помочь ему в это непростое время». По искреннему убеждению Елены, подкреплённому личным опытом, детские воспоминания о родителях у подавляющего большинства людей остаются яркими и незапятнанными как кадры цветного диафильма. И эти воспоминания хранят только радостные светлые моменты. А обиды, недопонимания, прочий негатив полностью растворяет, смывает время. Именно в таком ключе Елена всегда вспоминала собственных родителей. Но то, что она услышала от Геннадия, оказалось далеко от её собственной идеальной картинки.
– Раньше, после окончания вуза, в советское время, было распределение. Помнишь? – Геннадий начал издалека, и Елена, всё ещё находящаяся в плену своих мыслей, не сразу поняла, о чём её спрашивают. Она недоумённо таращилась на мужа.
– Ну, вспоминай! Мы же с тобой тоже это застали, – по всем признакам, Геннадий начал раздражаться, поэтому Елена стряхнула оцепенение и быстро ответила:
– Да, помню, помню. И что?
– А то, что матери моей после окончания института тоже грозило распределение. Училась она, несмотря на весь свой ум, не ахти. Видимо, была озабочена более интересными нежели учёба делами, – в этом месте Геннадий отчётливо хмыкнул, похоже, не одобряя поведение матери, – И к началу последнего курса занимала место лишь в третьем десятке претендентов на хорошие места. А такое низкое место не сулило никаких шансов остаться в городе. Более того, с вероятностью 101% обещало распределение в сельскую школу, где нужно было оттрубить не менее трёх лет, живя в хибаре с деревянным сортиром и колодцем вместо водопровода. Так себе перспективка для избалованной городской девушки, видевшей деревню до этого только в кино!
– И что она?
– Что-что. Решила срочно выйти замуж, что ж еще? Отказ ехать по распределению грозил лишением диплома. Тут-то мать и вспомнила про отца. Они зимой на катке познакомились. Как рассказывала мама, батя мой выпендривался перед девчонками, конькобежца крутого строил из себя, достал откуда-то подержанные, но настоящие норвеги к зависти окрестной детворы, и накручивал круги с горделивым видом. Так высоко голову задрал, что не заметил мать перед собой, ну и врезался в нее со всей дури. Потом, понятное дело извинялся за неуклюжесть, утешал бедную девочку, которая разревелась