Моя жизнь: до изгнания. Михаил Шемякин
котором ясно обнаруживается литературный дар и одновременно раскрываются черты её характера…
“Я уже бывалая фронтовичка. Могу, как говорит Шемякин, «ездить верьхами» без устали… Привыкла к походам. Могу, тоже как все, не спать всю ночь…
Удивительно то, что я на фронте ни разу не испытала чувство страха. Меня ни разу не посетила мысль о возможной смерти или ранении… Думаю, что это от молодости… наивности и глупости…
Полк занял позицию. Вдруг раздаётся истошный голос наблюдателя:
– Воздух! Во-о-оздух! Во-о-о-о-о-оздух!
Солдат орёт так, что чуть, как говорится, гузённая кишка не вылазит. Это значит – на горизонте немецкие самолёты!
Все быстро прыгают в окопы, бегут к лесу в кустарник, бегут со всех ног!
Я прилягу за небольшим бугорком около окопа, в который прыгнул Шемякин, и буду смотреть на горизонт и на всех понимающих смертельную опасность. В окоп я ни за что не прыгну, как бы ни звал меня туда Шемякин и как бы он мне ни угрожал, – я не боюсь его, я не боюсь бомбёжки, я боюсь… лягушек!
Я их боюсь трагически! Мне кажется, запри меня и лягушку в одну комнату… я поседею от ужаса!
Я знаю, что они безвредные существа… но, как бы я ни уговаривала себя, при каждой встрече с лягушкой я содрогаюсь от ужаса.
У меня бывает отравлен весь день, если я её увижу…
А в окопах их кишмя кишит…
Лёжа за бугорком, я наблюдаю.
– Ну и ну! Политрук-то как перетрусил налёта… в окоп нырнул, чуть не вниз головой…
– А Шемякин-то тоже белый! Вот не ожидала!
И вот на горизонте появляются тяжёлые «мессершмитты». Сколько их? Два… три… шесть…
Чёрными плевками вниз полетели бомбы… отделяясь от них по три, по четыре… по шесть штук…
Отплевались! Улетели!
Бомбили не нас. Бомбили соседний лесок!”
Итак, она боялась лягушек больше всего на свете, но, когда однажды летом перестала их бояться, я понял, что моя мама уходит от меня навсегда. А она-то точно знала, что её жизнь окончится в это лето 99-го года, в поместье сына, расположенном в небольшом американском городке, основанном когда-то выходцами из Голландии, давшими ему имя Клаверак, что по-голландски означало “Клеверное поле”. Поэтому она постарается собрать на свой день рождения родных ей людей, разбросанных по разным странам. Прилетит из Греции внучка Доротея со своей матерью Ребеккой, а из Парижа прилетит дочь Татьяна, ну и, разумеется, рядом будет сын с Сарой, которую она называла златовлаской. Она будет веселиться, петь, читать стихи, и всем будет хорошо и тоже весело! В последующие дни она отдельно каждому из них расскажет, как сильно она всех любит… А в последний день жизни зайдёт ночью к сыну, привыкшему работать в это время, и будет обсуждать с ним его работу над балетом “Щелкунчик” для Мариинского театра. Потом ещё долго, до рассвета, будет в постели читать любимого Набокова. А утром отправит всех прогуляться