Земля мечты. Последний сребреник. Джеймс Блэйлок
звука коровьего мычания в сарае внизу. Он распахнул окно, решив, что кто-то бродит поблизости в темноте, но не увидел ничего, кроме ночных теней и залитого лунным светом лужка с лесом и холмами, поднимающимися вдалеке. Но низко над горизонтом за Мунвейлом в небе сверкали огни, словно в грозу, вот только у огней была окраска, хотя и слабая – голубая, лазурная и зеленая, и грома не было слышно пусть бы и далекого, в воздухе висела тишина, какая бывает перед грозой. Потом начался дождь. Он, казалось, омыл небеса, словно освободил от акварельной раскраски.
Позднее той ночью он услышал звуки голоса. Он проснулся, но никого рядом не увидел, только по стропилам под крышей пробежала мышь. Но вдруг остановилась, повернулась и с любопытством посмотрела на него, странно приподнявшись на задних лапках. А на следующее утро он сделал необычное открытие: вода из ванной, когда он вытащил заглушку, полилась в дренажное отверстие, но еще и через борт, и через мгновение ванна сделалась сухой, это напомнило ему картину, на которой океанская вода сливалась куда-то через край плоской земли. Здесь же вода должна была закрутиться вихрем вокруг дренажного отверстия, но ничего такого не случилось. Солнцеворот имел побочные эффекты такого рода, он изменял порядок вещей, иногда на срок в две-три недели, иногда – навсегда. Но Джек забыл об этом. Нужно было доить коров, сгребать траву в снопы, а он отсутствовал вторую половину дня, провел это время с Хелен и Скизиксом, они относили еду и одежду Ланцу, их рассеянному другу, который жил один в лачуге на лугу над морем.
Ланц мог бы жить у мисс Флис, если бы захотел, деревня платила бы за его пребывание там. Но ему больше нравилось одиночество. У него был зверинец из чучел, поеденных жуками и рассыпающихся на части, но он с ними разговаривал тихим голосом, а обзавелся ими, когда таксидермист Райли закрылся из-за отсутствия заказов. Ланц в некотором роде был похож на одно из своих чучел – высокий, ссутулившийся и драный, набивка из него словно высыпалась, а ходил он на расхлябанный дерганый манер – если бы его таким увидела мисс Флис, то завопила бы благим матом. Что касается разговоров, ему больше нравилось общаться со своими набитыми опилками существами, чем с любым из тех, кто мог ответить ему словом.
Хотя он и мог прибиться к мисс Флис, сиротой в прямом смысле этого слова он не был, или по меньшей мере никто не был уверен, что он – сирота. Кто-то говорил, что он сын Макуилта, владельца таверны, и горбатой цыганки, которая держала птиц в чердачной комнате над таверной. Несколькими годами ранее теплыми летними вечерами можно было услышать ее пение канарейкам. Пела она трелевые песни, похожие каким-то образом на восточные и древние, их словно пели на языке самих птиц. В один прекрасный день жители деревни обнаружили, что среди птиц живет мальчик, считалось, что мальчик нем, хотя позднее выяснилось, что Ланца просто не научили говорить на каком-либо другом языке, кроме языка канареек. Макуилт настаивал, что ребенок этот – найденыш, которого он отдал цыганке с выплатой ежемесячно определенной