Голос и воск. Звучащая художественная речь в России в 1900–1930-е годы. Поэзия, звукозапись, перформанс. Валерий Золотухин
беру на себя смелость начертить графически текст «Манифеста Коммунистической партии» так, как я его строил исполнительски, для того чтобы наглядно показать ритмику и паузы.
«История
всех до сих пор существовавших обществ
была историей
борьбы классов.
Свободный
и раб,
патриций
и плебей,
помещик
и крепостной,
мастер
и подмастерье,
короче – угнетающий
и угнетаемый
находились в вечном антагонизме друг к другу,
вели непрерывную,
то скрытую,
то явную борьбу,
всегда кончавшуюся революционным переустройством
всего общественного здания
или общей гибелью
борющихся классов».
Распределяя текст именно так, понимая значительность его содержания, я стремился раздвинуть до предела форму изложения, улавливая большие паузы между крупными понятиями: «свободный» пауза, «и раб» пауза, «патриций» пауза, «и плебей» пауза – и так далее. Паузы были необходимы. Они-то и доносили содержание. Произнесенное слово – а в нем огромное понятие – должно дойти до уха слушателей, затем до сознания и остаться в нем «весомым», «зримым», как сказал Маяковский применительно к своим стихам99.
Своей механистичностью этот прием мог бы напомнить то, как герой набоковского «Дара» переводил белыми стихами «Святое семейство» Маркса («чтобы не было так скучно»). И тем не менее он наглядно свидетельствует о том, каким путем шел Яхонтов, стремясь к эффекту «весомости» слова Маркса и ориентируясь на поэтическую технику упомянутого и в этом отрывке Маяковского. Прозаический фрагмент из Манифеста оказывался подчиненным принципам «поэзии выделенных слов»100 и фразовых групп, отмеченных сильными динамическими ударениями. Сцена с монтажом «Коммунистического манифеста» и поэмой «Владимир Ильич Ленин» открывала ленинский лито-монтаж, изначально задавая интонацию «преподнесенности» каждого слова или фразовой группы101.
Яхонтов вводил поэзию Маяковского не только в лито-монтаж «Ленин», но и в другие свои лито-монтажи, в том числе построенные преимущественно на основе прозы102. Один из показательных примеров – финал композиции «Настасья Филипповна» (по роману «Идиот»), в котором звучало стихотворение Маяковского «Дешевая распродажа». С точки зрения монтажа как целого стихи выполняли функцию своеобразного камертона, необходимого Яхонтову в том числе и для чтения прозы.
Приведенные примеры, разумеется, не описывают все возможные формы влияния авторского чтения – и конкретно Маяковского – на сценическую и эстрадную декламацию. Оно было огромно и разнообразно: стихи Маяковского занимали одно из главных мест в чтецких программах 1920–1930‐х годов. Все, читавшие Маяковского, от актера Василия Качалова и чтеца Георгия Артоболевского
См. беседу Яхонтова с психологом Павлом Якобсоном, состоявшуюся в 1945 году, незадолго до самоубийства актера: «[Яхонтов:] Что же касается до мелодики, то работа над стихом „Онегина“, „Горе от ума“ приучала нас и к прозе относиться не как к прозе, а как к поэзии. И вы, наверное, обращали внимание, что „Евгений Онегин“ назван романом в стихах, а „Мертвые души“ – поэмой.
Как начинается „Настасья Филипповна“. —
„В начале ноября…“ (читает текст).
Или:
„В департаменте… но лучше не называть в каком департаменте…“ (читает текст).
Вы видите, что прозы для нас не существует» (РГАЛИ. Ф. 2577. Оп. 1. Ед. хр. 1634. Л. 6–7).
Похожим образом в середине 1930‐х Мейерхольд будет вводить в прозаический текст редакции пьесы Маяковского «Клоп» его же стихи (см. главу 5).