.
что она пречувствительной породы. Писатель, а та дура, в письмах хоть бы слово о прошедшем! В Висконтше много преблагородных качеств, наприм<ер> ко мне неизменная дружба и радость быть со мною, все так же, как в Чельтенгаме, показывает порою ту твердость в привязанности, но и она целыми месяцами ко мне не писала, а писавши, наполняла бумагу пустяками. Во всей этой семье какое-то подобострастие, достигающее до бесчувственности. Что ни говори, а живши вместе, основать на таком песке все свое счастье есть вещь совершенно невозможная. Право, я бы лучше на Висконти самом женился! У него выскакивают иногда черты чувствительности италианской, которой во всей Ловельской семье не найдешь и, признайтесь, вообще в агличанах (№ 805а1. Л. 1–1 об.).
Учитывая то, что известно о сердечной привязанности Козловского к «Висконтше», в этих строках можно прочесть скорее обиду после какой-то размолвки, которая долго не продлилась. Во всяком случае, после того как в июле 1832 года г-жа Висконти пережила страшную трагедию: карета, в которой она ехала, опрокинулась, и погибла ее горячо любимая шестилетняя дочь Франсуаза-Элен87, Козловский переживал это едва ли не тяжелее, чем сама мать девочки. Что же касается дальнейших отношений «Висконтши» с Николаем Тургеневым, то из разрозненных упоминаний понятно, что графиня не прекращала попыток женить русского знакомца.
В сентябре 1831 года Тургенев перебрался из Англии во Францию; в преддверии этого события г-жа Висконти через свою тетку уведомила его, что она очень желает, чтобы он «приехал в Париж или в Versailles (где они живут)» и что у нее есть какие-то планы, с ним связанные. Тургенев, сообщая об этом брату в письме из Лондона от 6 июля 1831 года, оценивал инициативу г-жи Висконти скептически, хотя и был благодарен за доброе мнение о себе:
Вздор! Я удивился этому участию со стороны Mme Visc<onti>, тем более, что вижу по письму ее, что она думает, что я не очень ее жалую. В сем последнем она ошибается, я не не люблю ее, но противное (№ 231. Л. 26–26 об.).
Во Франции Тургенев постоянно общался с семейством Висконти, бывал в их доме в Версале; более того, в тот злополучный день, когда г-жа Висконти потеряла дочь, он ехал с ней в одном экипаже, был потрясен случившимся88, а потом пытался помочь ей пережить страшный шок. В эту пору он оценивал ее душевные качества очень высоко. 14 июля 1832 года он писал из Версаля брату:
Mme В<исконти> любила дочь свою более всего на свете. <…> Потеряв ее, она, можно сказать, осиротела. <…> Муж добрый и честный человек, но не пара для нее ни по уму, ни по характеру. Маленький сын ее89 никогда не заменит ей дочери. Она очень умная и необыкновенно добрая женщина. Она не может никогда, ни за что, ни на кого сердиться (№ 231. Л. 126–126 об.)90.
Еще прежде этой трагедии в разговорах с Николаем Ивановичем Тургеневым г-жа Висконти не раз возвращалась к теме его брака. 1 февраля 1832 года Николай Иванович писал брату из Парижа:
Когда я хотел жениться в Чельтенгаме, я открыто и без всякой утайки объявил отцу, что я был осужден
Она родилась 9 мая 1826 года (см.: [Pierrot 1994: 251]).
«Я не знаю, что на свете, кроме вашей смерти, могло бы так сильно меня поразить, как это происшествие…» – писал он брату [Тургенев 2019: 104].
Рожденный 22 сентября 1831 года Гюстав, отцом которого злая молва называла не кого иного, как Козловского (см.: [Léger 1928: 160]).
Любопытно совпадение оценки с той, какую восемью годами позже, 10 февраля 1840 года, дал г-же Висконти Бальзак в письме к Эвелине Ганской, ревновавшей писателя к «англичанке»: «Г-жа Висконти, о которой вы мне пишете, – любезнейшая женщина бесконечной, замечательной доброты и изысканной, элегантной красоты…» [Balzac 1990: 505].