Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848. И. С. Жиркевич
по линии; когда же совершенно рассвело, то предо мной не осталось и следа неприятеля. Цепь наша тотчас стянулась за линию.
Укрепление, доставшееся мне на долю, отстояло саженей на 1000 от Бауцена. Линия шла косвенно: левый фланг упирался в горы и был от города не более как на 500 сажень, а передовая батарея едва ли отстояла от города на 300 сажень, так что ее выстрелы достигали на дрезденскую дорогу за Бауцен. Бауцен лежит на высоте, и французская позиция, кроме упомянутой батареи, доминировала нашу; но нас защищали от выстрелов – отдаление и речка, протекавшая у самого города.
Поутру, часу в восьмом, французы повели атаку на наш левый фланг, и по горам, покрытым лесом, загремела ружейная перестрелка; со стороны французов видны были две небольшие пушчонки, что составляло живописную картину для нас. Но потом пушечная пальба стала приближаться к нам, а так как перед моей батареей не было видно ни пехоты, ни кавалерии, то предполагать должно было, что приближается одна артиллерия. Неприятель спустился с гребня высот, прилегающих к Бауцену, и за городом, точно чешуя, серебрился блеск от ружей пехоты. Выстрелы стали достигать до меня, и у меня убило двух человек у орудия левого фаса моего укрепления. Узнав, что против нас действуют гаубицы,[218] и зная, что они фланкируют мой левый фас, тогда как мои выстрелы не могли доставать до французской батареи, я приказал два орудия перевезти за ров и поставить в поле, а людям приказал прилечь в ров. Подозвав капитана Гунта, я объяснил ему, что он может отвести свой батальон подалее от выстрелов, ибо французских войск, кроме батареи, перед нами не видно и, кроме того, находится еще река, которую без переправы перескочить нельзя, следовательно, при малейшем движении он всегда будет иметь время приблизиться к батарее, – он это исполнил.
Еще 8 мая (1813) вечером, когда я только что был поставлен на позицию, подскакал ко мне конно-артиллерист в солдатской шинели и в солдатской амуниции и закричал:
– Где командир батареи?
– Что тебе, брат, надобно? – спросил я.
– Кстати, ты меня назвал братом. Будем же им действительно! Я – подполковник Марков![219] – отвечал артиллерист. – Вот моя рота позади вас, саженей двести. Прошу полагаться на меня. Мы в самом центре, и, верно, жутко придется вам. Когда не выдержите, захотите отдохнуть, пожалуйста, тогда дошлите до меня, я и без приказания сменю вас! – И, подавши мне руку, он поехал к своему месту.
9-го числа, когда я перевез два орудия из-за бруствера за ров, а людям приказал одним – спуститься в ров, а другим, правого фаса, – присесть за бруствер, чтобы их напрасно не тревожили неприятельские выстрелы; сам я перешел вперед, за правый фас моего реданта,[220] и, упершись спиной на вал, наблюдал, что делается у французов, и любовался картиной сражения на горах. Вдруг вижу, с левого фланга едет шагом по линии генерал-майор Костенецкий,[221] в эти два дня командовавший артиллерией гвардейского корпуса; не доезжая