Скажи Алексу, чтобы не ждал. Ирен Дивяк
на Господа.
На этом тема для нее закрыта.
В сентябре на свет появляется мальчик, которого называют Александром, как деда по материнской линии, а еще – как Пушкина.
Рассказывают, что один из предков малыша по отцовской линии смастерил ту самую карету, на которой Александр Пушкин, самый русский из всех русских поэтов, поехал на свою последнюю, смертельную, дуэль. Так гласит семейная легенда, которую нельзя проверить и которую любят передавать из уст в уста. Насколько тесно их семья связана с историей этой великой страны – и насколько грубо она их изгоняет!
Роды проходят хорошо, малыш здоров, Наталья быстро оправляется. На несколько дней Гуго с головой окунается в семейную идиллию – крики новорожденного заставляют забыть о стонах пациентов, но лишь ненадолго. Вскоре мысли Гуго возвращаются к внешнему миру: в Петрограде вооруженные протестующие свергли правительство, большевики захватывают власть. Поговаривают о гражданской войне.
– Петроград далеко, – говорит Наталья.
«Нам пристало всегда и во всем уповать на Господа», – эти русские слова Гуго пытается вспомнить, когда в ушах слишком громко звучат немецкие причитания. Порой ему это даже удается.
К ним переезжает дородная русская девушка, которая прежде вела хозяйство у одного из родственников Гуго, а теперь будет помогать Наталье с ребенком. Девушка спит на диване рядом с Натальей, возле колыбели с маленьким Александром, которого называет исключительно Шуриком, уменьшительным именем, фонетические метаморфозы которого понятны только русским. Саму девушку вся семья вскоре будет называть исключительно Njanja.
В один далеко не прекрасный день Наталья жалуется на головную боль. Гуго приносит из больницы лечебный порошок, Njanja заваривает чай из каких-то тайных корений – ничего не помогает. Потом у Натальи начинает болеть живот, на следующий день она ложится в постель с внезапной лихорадкой и больше не встает.
Поначалу Njanja лечит хозяйку компрессами и травами, но вскоре ей остается только молиться, что она и делает днями и ночами, прижимая к груди Шурика и не выпуская из виду икону Пресвятой Богородицы. Когда Наталья в беспамятстве кричит, чтобы ей принесли ребенка, Njanja не слушается – Гуго запретил. Он знает эту болезнь, он знает все болезни. Эпидемии поражают страну одна за другой, от врачей сейчас толку не больше, чем от служанок. Молись, Njanja, молись за нас. Двумя неделями позже Наталья уходит из жизни. Приезжает черная повозка, запряженная одинокой тощей клячей.
– Покойников теперь забирают не всех, – говорят гробовщики. – Павших в бою, например, оставляют лежать в канавах.
– Нехорошо, – добавляет один из них и поясняет: – С приходом лета снова вспыхнут болезни, все начнется сначала. Но ничего не поделаешь.
Они на носилках выносят из дома покойницу, которая еще выглядит живой и не начала распространять запах разлагающейся плоти. В воздухе витает тонкий аромат цветов, как позже расскажет Njanja и объяснит: так