Письма с фронта. 1914–1917. А. Е. Снесарев
и… я берусь поговорить с моей драгоценной, ненаглядной женушкой.
Четверых офицеров привезли ко мне, и мы напоили их чаем и угостили. Сначала они страшно нервничали, а потом разошлись и разговорились. Оказались все офицеры резерва и разных профессий: один – инженер, другой – судья, третий – чиновник министерства земледелия и четвертый – известный актер. Этот сначала ахал и охал, сентиментальничал и вздыхал, а затем подъел и начал шутить, подражать рижскому говору и т. п. И первое, и второе он проделывал очень искусно; сразу было видно, что пред нами действительно хороший актер. С ними пришла партия пленных в 98 чел[овек], и я приказал осмотреть, нет ли на них разрывных пуль; согласно приказу я должен был бы немедленно таковых расстрелять. Я устроил так, чтобы о результате осмотра мой офицер доложил мне в присутствии австр[ийских] офицеров, чтобы при них же отдать приказ о расстрелянии. Ни у одного не нашлось разрывного патрона, и когда австрийцы меня спросили, о чем докладывал мне офицер, я им объяснил и в конце поздравил их с удачей, что среди их людей «к моему удовольствию» не нашлось ни одного живодера… Нужно было видеть ужас на их лицах, а затем вздох облегчения…
И думал я над этим. Будь это в мирное время и мне надо было бы сотню людей предать смертной казни, сколько дум вызвала бы во мне эта необходимость, а тут, на войне, это только преходящий факт, не более. Сердце делается упорным и стойким, душой руководит одно – чувство долга, выливающееся или в исполнение определенного приказа, или того, что подсказывают знание дела и совесть… все идет к тому концу, который зовется победой, и только об этом и думаешь; на пути же к этому благому концу нет места ни сомнениям, ни каким-либо слезливым чувствам.
Дело за 21–26 февраля будет самым ярким делом в истории моего молодого полка и одним из крупных за текущую компанию.
Разговорившись, офицеры стали нам показывать карточки, которые они несли с собою в бой на груди: у актера – портрет его двухлетней девочки, у инженера – портрет его невесты, снятой вместе с ним. Старая, но всегда трогательная картина, мы ее находим всюду на полях. Об этом сейчас мне некогда говорить.
Получил от Осипа письмо, благодари его; он так картинно описал мне мальчиков и девочку. Могу представить себе моих воинов, садящихся даже за стол с оружием. Я смеялся как сумасшедший и, говоря это офицерам, добавлял, что, вероятно, жена говорит гостям: «Муж мой всегда нарушает благочиние за столом, и я едва ли сумею привить детям приличные манеры… он умудряется портить мой застольный порядок даже с полей сражения». О девочке он пишет страшно забавным тоном, я читал отдельные места офицерам, и мы все очень весело смеялись… особенно над тем местом, где Осип уверенно говорит, что гениальность Ейки он предвидел чуть ли не в момент ее рождения.
Какие молодцы у меня люди, вот тебе маленький пример: командир 7-й роты, слегка заболевший, посылает людям на позицию доски, солому и т. п. Они отказываются от соломы, говоря: «Мы пришли сюда умирать, а не валяться