Адаптер. Борис Петров
ж, так оно и должно было кончиться. Ты этого не знаешь, но мать часто навещала меня. Когда она бывает в себе, тогда она приезжала ко мне. И мы гуляли. Она любила эту дорожку, где никого не видно. Она несчастная, мне ее искренне жаль.
– Да, ты прав.
– А Мара знает? Она оставила себе новое имя?
– Да, она теперь называет себя Лиз. Про смерть Эмира она ничего не знает.
– Жаль, что мы так ни разу не встретились, – старик тяжело вздохнул. – С другой стороны так лучше для нее. А как малыши, ты забрал их?
– Да, все сделано. Мы ждем, когда Мара выйдет.
– Я волнуюсь. Зря она навязала на себя эту Ю-ли. Бросила бы ее и все. Она слишком слабая, я знаю это. Не думай, что мы тут ничего не знаем друг о друге. Я знаю ее донора. Я думаю, что он не выдержит.
– Это плохо, тогда у нас будет меньше времени, – Беджан повернул обратно, идти вдоль забора не разрешалось.
– Я вот все думаю и надеюсь, что вся эта подлая система рухнет, – сказал старик после долгого молчания.
– Не рухнет, но изменится. Система слишком устойчива, и люди не захотят перемен. Большинство все устраивает, и мало кто захочет менять понятную жизнь. В их понимание это означает, что жизнь справедливая.
– Да-да, я все это понимаю. И все же верх надо срезать. Пускай, и придут такие же, ходившие в слугах у этих. Все равно ненадолго всем дадут вздохнуть свежего воздуха. Как бы тебя не топили, бывает, что хватка ослабнет, и тогда всплывешь, увидишь солнце, вдохнешь чистого кислорода. И пусть тебя тут же утопят обратно, но память останется.
– Ты слишком это идеализируешь, – покачал головой Беджан. – В этом ты полная противоположность Маре. Она не верит в перемены, и я не верю.
– Но ты же пытаешься их совершить. Почему ты это делаешь?
– Я дал обещание отцу. Ты прав в том, что будут перемены, кратковременные и многие их не заметят, но они будут вынуждены поменять правила на самом верху. Да, я знаю, что это игра высших, что нас используют, но и мы используем их. Разве не так?
– Все так. Ты знаешь свою смерть, и те, кто руководил тобой, они первые будут требовать твоей казни.
– Они не знают, что мы решили, этого не знает и Мара, иначе бы они вытянули все из нее.
– Она не будет против. Для меня главное, чтобы ее детей не ждала наша судьба. Пусть проживут обыкновенную и пресную жизнь. Нет ничего хорошего быть важной государственной функцией. Неужели и у них там то же самое?
– Никто не может знать, кроме тех, кто имеет доступ. Думаю, что система похожа. Мы слишком низки, чтобы это понять.
Запищал браслет старика. Он вздохнул, и Беджан повернул к аллее.
– Вот и мое время вышло. Получается, что во всех смыслах, – старик тихо засмеялся. – Я вот никак не могу себя вспомнить. Я помню себя только таким дряхлым, источенным и изъеденным. Сколько во мне осталось от меня? Не знаю, никак не могу подсчитать. Я придумал себе воспоминание. Мы еще малыши и вместе. Рядом с нами наша мать, пускай этого и не было, и мы счастливы. Пусть так будет! Сделай так, Беджан, сохрани Мару и детей, тогда…
Он