Освобождая Европу. Дневники лейтенанта. 1945 г. А. В. Николаев
раз родственники наших ленинградцев пришли их провожать.
5 января. Эшелон № 11613 идет по линии железной дороги Ленинград – Москва. Наши офицеры, дежурные по эшелону и на паровозе, осведомлены о маршруте только лишь до следующей узловой станции и не далее. Только на станции Бологое стало очевидным, что цель ближайшего перегона – Москва. Покой был потерян.
6 января. Медленно, порой со скоростью пешехода, уступая дорогу пассажирским поездам, тащится эшелон по разбитым путям Октябрьской железнодорожной магистрали.
7 января. Стоим в Калинине. Разбитый город, разбитая станция, и все это припорошено новогодним и рождественским снегом. Странная человеческая особенность – привычка. Помнится, когда впервые увидели мы эти места, освобожденные от немцев, увидели сожженные города и деревни той же Ленинградской области, в окрестностях Гатчины и на Псковщине, увидели обездоленное, обнищавшее население, дотла сожженные поселки, одиноко стоящие обгорелые печные трубы, чувствам нашим мы не могли тогда найти словесного выражения. Теперь мы смотрели на те же самые «картины» всеподавляющей разрухи и понимали, что иначе и быть не может – война и есть война!
Когда-то, в первой половине XIX века, великий теоретик войны генерал прусской армии Клаузевиц провозгласил доктрину: «Война есть продолжение политики иными средствами» и что «война есть орудие политики». И вот, лежа на нарах товарного вагона и смотря в небольшое оконце на разбитый и сожженный город, который когда-то назывался Тверью и был столицей Тверского княжества, соперничавшего с Москвой, я думал о том, как мало стоят «человеческие ценности» и сам «человек» в той «политической игре», которую ведут люди себе же на забаву!
9 января. Два часа ночи. Эшелон № 11613 прибывает на станцию Лихоборы Окружной железной дороги города Москвы. Выскочив из вагона, я вижу, что паровоза нет. Бегу к дежурному по станции.
– Когда отправляемся?
– Когда дадут паровоз.
– А когда дадут паровоз?
– Неизвестно.
– Я москвич, – говорю я, чуть не плача, – мои дома ничего не знают. А я тут.
Тягостная пауза. Дежурный пристально смотрит на меня. И наконец говорит уже иным тоном:
– Да не раньше утра.
– А позвонить можно?
– Давай! – сказал дежурный и, махнув рукой, сел в свое кресло.
Звонил я долго и настойчиво. К телефону никто не подходил. Я было потерял уже всякую надежду, как вдруг знакомый голос в трубке, сонным и недовольным шепотом протянул:
– Алллоо!
– Танюшка! Здравствуй! Дорогая!
– Кто это? – услышал я. И нотки раздражения звучали на противоположном конце телефонной линии.
– Это же я. Я. Ты что, меня не узнала?
– О господи! Андрюшка?! Где ты?!
– В Москве. На станции Лихоборы. В дежурке.
– Так приходи домой.
– Не могу!
Трубку берет мать, потом тетка, потом дядя Сережа. Я говорю с ними подолгу – то с одним, то с другим. Дежурный по станции, пожилой железнодорожник