Сказ о берендее. Тайна Алатырь-камня. Даша Авиш
ончины. Однако, даже осушив его до дна, ты смог выжить.
Солнце уже давно село, а небо озарял лишь тонкий обод месяца, поэтому в княжеские покои практически не поступал свет. Здесь поселился мрак, собравший густые тени по углам и на стенах. Только они могли стерпеть зловонный запах пота и мочи, который за короткий срок пропитал все пространство. Сдерживая отвращение и приступы тошноты, я направился вглубь почевальницы, где располагалось ложе. Мне не нужно было ни света дня, ни свечей, чтобы безошибочно проложить себе путь. Нога сама поднялась чуть выше, зная, что впереди ступенька. Переступив ее и пройдясь немного, я слегка вытянул руку и ощутил под пальцами холодную неровную поверхность стола. По всему периметру дубовый массив украшали изящно вырезанные вязи и обережные знаки. В детстве меня восхищала искусность работы, и я безотрывно изучал рельефный орнамент. Даже бегал в город к старому плотнику, чтобы тот научил меня своей науке. В свои старшие годы мне нравилось коротать время за этим столом вместе с отцом, играть с ним в таврели. Тогда мне еще чудилось, что он меня любит несмотря ни на что. Я хотел угодить ему, хотел, чтобы он мной гордился. Глаза открылись позже. Буря, что за этим последовала, уничтожила все хорошее, что было, не оставив от былых чувств и надежд даже горстки пепла.
Глубоко вдохнув смрадного запаха сей ложницы, мне удалось вынырнуть из топи детских воспоминаний. Только вот обида успела крепко схватить меня за горло. Предательские слёзы застыли в глазах. Ощущение своей ничтожности потекло по венам… Мотнув головой, я сбросил себя остатки мо́рока. Чтобы взять себя в руки, мне пришлось стиснуть зубы до скрежета. Затем двинулся дальше, пробираясь сквозь остатки дорогого мне прошлого, постепенно приближаясь к своей цели. Провожая ладонью каждый завиток на столешнице, рука скользнула на спинку рядом стоявшего стула, который не уступал в своем убранстве княжескому трону. Место отца, которое он не позволял занимать никому. Мне-то уж точно. Не дожидаясь, пока эмоции прошлого накроют второй волной, я одернул руки от деревянной пики, венчавшей один из краев спинки стула. Обозлившись на себя за слабость, я развернулся и направился к тому, ради чего пришёл сюда. Через пару небольших шагов носки́ моих сапог уже касались сундука, что стоял возле отцовского ложа. Массивная гробница одежды, постельных принадлежностей и прочего хлама была размером не меньше двух аршин. При желании на нём могли уместиться трое его сыновей. Но он сам сотворил свою судьбу, когда оттолкнул меня, а затем и унизил, отдав борозды правления среднему сыну.
Я знал, что отец следит за моими действиями поэтому, накинув на себя надменный вид, сел подле него. Глаза уже привыкли к тьме, и мне удалось разглядеть перед собой то, что осталось от человека. Он лежал на высоких соломенных тюфяках, а голову подпирали мешки, набитые разным тряпьём. Это позволяло нашим взглядам находиться на одном уровне. Пару секунд я смотрел на него. Чёрные волосы, уже изрядно тронутые сединой, растрепались. Глаза, которые когда-то светились насыщенно-синим цветом, будто ночное небо, освещенное стрелой молнии, поблёкли, словно их заволокло пеленой. Лицо осунулось, морщины углубились. Стоявший в комнате мрак лишь подчеркивал его и без того болезненный вид. Тело, все еще крепкое, но уже исхудавшее, было спрятано под сукном, расшитым обережными символами и рунами. Над этой тряпицей работали какие-то сильные шаманы, которых сыскали братья в надежде исцелить папеньку. Ведь наш бедный отец не мог ни пошевелиться, ни вымолвить хотя бы звук. Его тело отказало. Он больше ничего не может. Только глазами моргает, да отвары пьёт, что призваны поддерживать в нем жизнь. Жизнь, которую я так же отравил, как, и он мою.
– Ты знаешь, отец, твоя живучесть поначалу привела меня в бешенство. Я так рассвирепел, что даже решил прийти и добить тебя… Не стоит на меня так таращиться. Неужто испугался сына родного?
Меня скривило от омерзения, а язвительный смешок вырвался из груди. Но какое же это было наслаждение, стоять и глядеть на то, как зеницы, лежащего передо мной старика, расширяются. А на дне зрачков плещется страх.
– Ах да… Неродного, – процедил я сквозь зубы. Гнев с новой силой потёк по жилам и схватил за горло. От того голос осел, а речь стала жёстче, – Да, мне всё известно. Матушка на смертном одре поведала всю историю. Но тебе стоит не из-за этого беспокоиться. ТЕБЕ я уже отомстил.
Лицо отца скривилось непониманием, сердце забилось чаще. Я поднялся на ноги и склонился над ним, подавляя, указывая на наше неравенство. Теперь моя очередь стоять над ним, быть сильнее. Ведь в моих руках остаток его жизни. И никто ему не поможет.
– А знаешь за что? За предательство… Ведь ты отдал борозды правления. И кому? Среднему! А ведь я! Я! Я старший! Я по праву должен был унаследовать Княжество Трёх Земель! – Мой рот изрыгался оранием. Ярость затмевала рассудок. Мой кулак со всей силы врезался о стену над головой старика. Боль смогла меня немного отрезвить, и я снова по-змеиному зашептал у него над лицом, – Только ты решил иначе. Теперь смотри, как трон лишится всех претендентов, кроме меня. Да, ты правильно понимаешь, братья мои лишатся жизни, а у тебя не останется никого. Лишь твой неродной сын. Это ли не истинное наказание? Я с наслаждением буду кормить тебя подробностями того, как каждого из твоих кровных