Все правые руки. Юрий Витальевич Яньшин
не понимаю, о чем вы? – вновь выдавил из себя через силу Рахлин. Но даже беглого взгляда постороннего наблюдателя хватило бы, чтобы понять, как слова сотрудника спецслужбы напрягли и встревожили его. Заметив внутреннюю перемену в своем собеседнике, майор только усмехнулся кончиками губ, а глаза его повеселели, в них проскользнула искорка самодовольства. Он раскусил «топорную» игру своего подопечного и, как хорошая гончая, взял «верхний» след.
– Я в полной мере отдаю дань вашему актерскому умению, однако, все же замечу, что вы несколько переигрываете, – хищно усмехнулся он.
– Что вы от меня хотите?! Я и так пострадал после нападения, а вы вместо сочувствия и желания разобраться в том, кто мог совершить это преступление, приходите и начинаете меня в чем-то подозревать! – с нескрываемым жаром выпалил эту тираду Рахлин. На его пафосную речь тут же откликнулся осциллограф учащенным попискиванием. В ответ на тревожные сигналы аппарата, в дверях мгновенно возникла медсестра в операционном чепчике и маске, вопросительно уставившаяся на посетителя. Однако тот только махнул рукой в ее сторону «мол, все под контролем» и она быстренько умелась назад, явно не желая вступать в перепалку с «жандармом», как охарактеризовал его только что заведующий реанимацией.
– Ой-ой! – деланно испугавшись за состояние пациента, запричитал Иверзев. – Что это вы любезный так раздухарились?! В вашем шатком положении нужно оставаться в спокойствии во избежание фатального конца. К тому же я еще не задал вам ни единого вопроса по интересующей нас тематике.
– Каких еще вопросов?! Что вас еще интересует? Я уже все сказал! Вы, что, издеваться сюда пришли над потерпевшим?! – уже не сдерживаясь и не скрываясь, сорвался больной на своего мучителя.
– Хм-м, – сделал озабоченное лицо майор. – Тут ведь как посмотреть еще?
– Что вы имеете в виду?
– Я говорю, это еще вопрос, потерпевший вы или…, – начал и не закончил он, выжидающе глядя на лежащего.
– А кто я, по-вашему?! – искренне недоумевая, спросил тот.
– …или преступник, – уже отчеканил Иверзев, добавив зловещих ноток в свой голос.
– С каких это пор у нас пострадавших стало принято называть преступником!? – не сдавался пациент на фоне верещащего осциллографа.
– О?! – удивился майор, поудобнее размещаясь на стуле и сложив руки перед собой на груди. – Вижу, наконец, присущий вашей нации здоровый сарказм! Значит не все так страшно для самочувствия. Однако, позволю себе, поправить вас. Я не назвал вас преступником, а всего лишь сделал предположение, а это, как говорят у нас на Привозе[6] – две большие разницы. Не так ли?
– Я решительно, слышите, решительно не понимаю, куда вы клоните и что пытаетесь доказать?! Я честный и законопослушный гражданин, и я не позволю в отношении себя всяческих грязных инсинуаций!
«А ведь доктор лукавил, когда говорил, что пациент находится на грани жизни и смерти. Ишь, как поет. На пороге небытия такие речи, как правило, не произносят. Да и будь
Рынок в Одессе.