Плащ и шпага. Амеде Ашар
мне, но об вас еще больше.
– Обо мне?
– Вы сейчас это узнаете. Простите мне прежде всего, что я вызову у вас тяжелое воспоминание: у вас была дочь, герцог?
Герцог де Мирпуа побледнел и, опершись на спинку кресла, отвечал:
– Её уж нет больше, граф; она не умерла, а посвятила себя Богу, и каждый день я ее оплакиваю, потому что каждый день я знаю, что она жива и что уж я никогда больше её не увижу.
– Я знаю, какой удар обрушился на ваш дом… я знаю имя мерзавца, который совершил преступление! Меня удивляет одно только – что он еще жив.
– У меня нет сына… я гнался за человеком, о котором вы говорите, догнал его! Рука моя его вызвала… Вы знаете историю дон-Диего, граф; со мною было то же… Он сломал мою шпагу и оставил мне жизнь, а у меня нет Сида, чтоб отмстить за меня.
– Ну, а если б кто-нибудь вам сказал: я убью барона де-Саккаро или сам погибну, чтобы вы ему дали?
– Что сам бы он захотел… Этот дом, мои замки, мои имения… все, все! С меня довольно было бы угла, где бы я мог умереть.
– Всего этого слишком много. Оставьте себе имения и замки, оставьте себе этот дом и ваши дома в Оше и в Ковдоме. Я берусь убить барона де-Саккаро, немножко за себя, больше за вас, но мне не нужно ничего из всех ваших богатств… я прошу только вашего покровительства для женщины и для ребенка.
– Мой дом им будет открыт, даю вам в том слово. А как зовут эту женщину?
– Графиня де Монтестрюк, которая сегодня же вечером, может быть, овдовеет и приведет к вам моего сына.
Герцог с удивлением взглянул на графа и спросил его:
– Значит, все, что рассказывают, правда?
– Да, герцог, я разорился; мои последние деньги исчезли сегодня ночью в игорном притоне… Мне стыдно и страшно подумать об этом, но именно потому, что я так дурно жил, я хочу хорошо умереть… Кровь, говорят, омывает всякую грязь, а моя кровь прольется сегодня наверное до последней капли.
Герцог де Мирпуа сделал движение; граф остановил его жестом.
– Я твердо решился… вы мне дали слово…. Остальное касается только одного меня…
– Но этот барон де Саккаро, вы разве знаете, где он теперь?
– Я, знаю, по крайней мере, как напасть на его следы… и стану его искать, как ищейка следит за диким кабаном… раньше вечера я наверное настигну его… клянусь вам… А если я вернусь… тогда посмотрим!..
Герцог де Мирпуа открыл ему объятия; граф бросился ему на грудь. Через минуту граф де Монтестрюк пошел к двери, с высоко поднятой головой.
– Да сохранит вас Бог! – воскликнул герцог.
Очутившись снова на улице и сев на коня, граф де Монтестрюк вздохнул полной грудью: совесть говорила ему, что он поступил благородно. Проезжая мимо собора, на верху которого блестел крест в лучах утреннего солнца, он сошел с коня и, бросив поводья Францу, взошел на паперть и преклонил колена. Джузеппе вошел вслед за мим и сделал тоже.
"Барон де Саккаро – человек суровый, – сказал себе граф Гедеон; – если он убьет меня, я хочу, насколько возможно, спасти душу свою от когтей дьявола".
Помолившись,